Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— У меня нет кузена в Эссене, полковник, — сказал он. — Святая ложь, как говорят. Я надеюсь, что вы меня простите. Но я катался на лыжах в этих местах. Есть знаменитая трасса в двадцати километрах к северу от Эссена. — Улыбка вернулась на его лицо, и выражала она высшую степень удовлетворения. — Конечно, вы ее знаете. Ее называют Дедушка. Верно?
«Он меня раскусил, — подумал Майкл. — Унюхал во мне британца». Майкл почувствовал себя на краю пропасти, на дне которой шевелятся чудовища. Проклятье, почему он не положил «люгер» рядом с собой на сиденье! Джольман ожидал ответа, слегка склонив голову; красное перышко на шляпе плясало под ветром.
— Герр Джольман! — крикнул со страхом в голосе солдат с автоматом. —
— Да, — сказал Майкл. Его желудок напрягся. — Дедушка.
Улыбка Джольмана исчезла.
— Да нет. Трассу называли Бабушка.
— Герр Джольман! — снова закричал солдат.
Двое других солдат с криком побежали к деревьям. Двигатель бронемашины завелся с ревом.
Джольман посмотрел вверх.
— Что происходит, черт возьми?! — И тут он, так же как и Майкл, услышал визгливый рев, доносящийся сверху, и увидел что-то серебристое, пикирующее на дорогу.
«Истребитель, — понял Майкл. — Пикирует на нас».
Солдат с автоматом крикнул:
— В укрытие! — И побежал к обочине.
Джольман задыхался от гнева:
— Стойте! Стойте! Ты…
Но солдаты бежали к деревьям, бронемашина ползла, как таракан, в укрытие. Джольман выругался и полез в карман за пистолетом, чтобы пристрелить лжеполковника.
Но «люгер» был уже у Майкла в руке. Джольман не успел, Майкл первым нажал на спусковой крючок. Раздался рокот, как от приближающейся лавины. Треск пулеметов с крыльев истребителя заглушил звук пистолетного выстрела. Две пулеметные очереди прочертили шоссе, высекая искры из камней, и Хейнц Рихтер Джольман, теперь уже бывший гестаповец, запрокинулся назад с дымящейся дыркой во лбу — как раз под полями его веселенькой шляпы. Бумаги Майкл держал в другой руке, и, пока тень истребителя скользила по земле, Джольман рухнул на колени; на лице его застыло выражение ужаса. С него слетела шляпа, набитая тем, во что превратился его мозг, и горячий вихрь от истребителя, пронесшегося мимо, покатил ее по шоссе. Красное перышко торчало позади, как точка в красном восклицательном знаке.
— Крабель! — крикнул Майкл.
Молодой лейтенант собрался бежать к деревьям, его водитель никак не мог завести мотоцикл. Он повернулся к «мерседесу».
— Этот человек ранен! — сказал Майкл. — Найди врача, но сначала убери эту чертову баррикаду с дороги.
Крабелю и его водителю страстно хотелось укрыться, прежде чем истребитель вернется.
— Делайте, как я говорю! — скомандовал Майкл.
И немцы послушно побежали к завалам. Они сдвинули их вбок; с неба уже слышался вой второго захода.
— Поехали! — крикнул он Габи.
Она нажала на педаль, и машина рванула — мимо Крабеля и его водителя по остаткам завалов на шоссе. Двое немцев бросились к деревьям, под которыми уже лежали, уткнувшись лицом в землю, остальные. Майкл обернулся и увидел американский истребитель Р-47, «молния»; похоже, его целью был «мерседес». Каскад выстрелов ударил по шоссе. Габи резко свернула влево, на обочину. Последовал сильный удар, который потряс Майкла от копчика до шеи. Габи вцепилась в руль, не теряя контроля над машиной. «В нас попало!» — подумала она, но двигатель работал, и Габи не сбавляла скорости. В машине пыль поднялась столбом. Когда она рассеялась, Майкл увидел, что в крыше пробиты дыры величиной с кулак, сквозь них весело заглядывало солнце. На сиденьях сверкали осколки стекла. Габи оглянулась. «Молния» делала круг для очередного захода.
— Давай вон туда! — крикнул он, схватив Габи за плечо и показывая вправо на яблоневый сад.
Габи резко рванула рулевое колесо, «мерседес» преодолел хлипкий забор и устремился мимо брошенного фургона с сеном под спасительную сень цветущего сада. Через три секунды «молния» проскочила над ними, срезая пулями сучья и белые бутоны. Габи остановила машину и включила ручной
Самолет снова взревел над ними, на этот раз он не стрелял. Майклу стало легче. «Молния» развернулась и пошла на запад искать другую цель — колонну солдат или бронетранспортер. Она спикировала снова, поливая пулями цель — нечто достойное ее внимания, затем стремительно набрала высоту и повернула к побережью.
Глава 21
— Улетел наконец, — сказал Майкл.
Он глубоко вздохнул и ощутил запах пыли, собственного пота и сладкий аромат яблоневых бутонов. Лепестки яблоневых цветов осыпали машину и все еще летели и летели. Габи кашлянула. Майкл нагнулся, схватил ее за плечо и оттянул от руля.
— С тобой все в порядке? — Его голос звенел от напряжения.
Габи кивнула; ее глаза были влажными и туманными.
Майкл облегченно вздохнул. Он испугался, что в нее попала пуля; если бы это случилось, его миссия была бы под угрозой.
— Да, — сказала она; силы возвращались к ней. — Только пыль забила глотку. — Она прокашлялась.
Больше всего ее ужаснуло то, что она была в руках судьбы — не могла отстреливаться сама.
— Надо ехать. Они скоро обнаружат, что Джольмана застрелили из пистолета.
Габи собралась. Простое дело — воля сильнее натянутых нервов. Она сняла ручной тормоз, вывела «мерседес» на дорогу и направила машину на восток.
Радиатор чуть позвякивал, но приборы на панели и рокот двигателя говорили, что все в порядке. Майкл поглядывал на небо с неослабным вниманием волка, но самолеты больше не появлялись. Никто их не преследовал, и Майкл решил — вернее, понадеялся, — что солдаты и второй гестаповец на бронемашине зализывали собственные раны. Колеса «мерседеса» пожирали дорогу, вскоре щебенка сменилась асфальтом. Появились признаки приближения к Парижу. Деревянные дома почти не встречались, все чаще попадались кирпичные, окрашенные в белую полоску. Да, Париж приближался. На фоне кружевных облаков появилась ажурная Эйфелева башня, разноцветные крыши Мон-мартра. «Мерседес» пересек по украшенному херувимами мосту бледно-зеленые, пахнущие тиной воды Сены. Поток транспорта усилился, когда они выехали на бульвар Бертье — одну из центральных улиц, названную в честь наполеоновского маршала.
Габи спокойно влилась в поток «ситроенов», фургонов с лошадьми, велосипедистов и прохожих; большинство из них уступали дорогу «мерседесу».
Пока Габи уверенно вела машину по улицам — одна рука на рулевом колесе, вторая, с согнутым локтем, — в окне, — вписавшись в поток автомобилистов и пешеходов, Майкл впитывал в себя сложные запахи города — от ароматов уличных кафе до зловония помоек. Майкла всегда волновали запахи, когда он попадал в большой город. Здесь, в Париже, запахи жизни и человеческой деятельности были куда ярче, чем во влажно-туманном Лондоне. На улицах многие люди разговаривали. Улыбок, однако, было мало, почти совсем не было слышно смеха. Объяснялось это, по-видимому, обилием немецких солдат и особенно офицеров, которые с видом победителей, развалясь в креслах кафе, попивали кофе. На многих зданиях висели немецкие флаги со свастикой; развеваясь под ветром, они прикрывали памятники и скульптуры, украшающие парижские здания. Уличное движение регулировали немецкие солдаты, многие улицы были перекрыты баррикадами и сигнальными щитами с надписями на немецком: «Внимание, въезд запрещен!» «Немецкие вывески и дорожные знаки не просто подавляют психику, они оскорбляют парижан», — подумал Майкл. Ясно, почему многие прохожие не скрывали неприязни при виде проезжающего «мерседеса».