Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
В это время Габи была не более чем в десяти метрах от них и сжимала под свитером рукоятку «люгера».
Человек в коричневом костюме вчитывался в написанное на бумажке. Габи была уже готова вытянуть «люгер» из-под ремня: она заметила, что гестаповец в берете стремительно подошел к компаньону.
— Подайте бедняку, добрый господин! — пролепетал Мышонок по-французски, стараясь говорить без акцента. Его голос дрожал.
— Ах ты подонок! — Человек в коричневом костюме скомкал бумажку. — Я отобью тебе яйца. Впредь смотри, куда
Мышонка тошнило. Габи была ошарашена. Она опустила рукоятку пистолета и направилась на рю Сен-Фаржо.
Мышонок поднял смятую бумажку из грязи, его пальцы дрожали. Он моргал и читал то, что было там написано по-французски: «Голубой костюм — не хватает средней пуговицы. Белые рубашки крахмалить. Цветные рубашки — не крахмалить. Заменить воротнички».
Это был счет из прачечной. До Мышонка дошло, что счет лежал во внутреннем кармане и вылетел, когда он засунул туда записку.
Он засмеялся, но это был невеселый смех. Пощупав пальцы правой руки, он убедился, что переломов нет, хотя два пальца уже посинели.
«Я сделал это! — думал Мышонок; слезы навернулись у него на глаза. — Боже мой, я сделал это!»
— Быстро вставай! — Сделав круг, Майкл вернулся и стоял со своим велосипедом в нескольких шагах от Мышонка. — Вставай, вставай.
Адам и его гестаповская стража приближались к нацистской конторе.
— Я сделал это! — сказал возбужденно Мышонок. — Правда, правда!
— Садись на велосипед и следуй за мной. Сразу. — Майкл отъехал и направился в тайное убежище мимо лозунга «Германия побеждает на всех фронтах».
Мышонок поднялся из грязи, сел на свой помятый велосипед и последовал за ним. Может быть, его можно было назвать предателем, но ему показалось, что его жена и дети почти что рядом, и он чувствовал себя победителем…
Глава 25
В Гранд-опера давали «Тоску» — история обреченных на гибель влюбленных. Когда они подъехали по авеню д’Опера на потрепанном, старом «ситроене», громадное здание возникло перед Майклом и Габи как каменный король Скульптуры. За рулем был Мышонок, хорошо вымытый, почищенный и побритый. Майкл, в сером костюме, сидел сзади, рядом с Габи — в темно-синем платье, купленном сегодня на бульваре де ля Шанель. Цвет платья очень шел к ее глазам, и Майклу подумалось, что она красивее всех женщин, каких он когда-либо знал.
Небо очистилось, появились первые звезды. Здание Гранд-опера в свете уличных фонарей стояло во всем блеске своего величия. С двух сторон куполообразной крыши возвышались фигуры Пегасов, а в центре — Аполлон с лирой; здесь царила музыка, а не Гитлер. Перед гигантским порталом одна за другой останавливались машины. Майкл объяснил Мышонку, где поставить «ситроен», и он умело припарковался.
— Ты знаешь, когда я выйду? — спросил Майкл. Он посмотрел на часы и невольно вспомнил про
— Да, — сказал Мышонок. — Камилла уточнила в театральной конторе, когда заканчивается третий акт.
К этому моменту Мышонок должен был ждать Майкла в машине. У Габи были тут некоторые сомнения, ей не хотелось доверять Мышонку машину. Но Майкл сказал, что Мышонку деваться некуда.
— В Берлин без моей помощи он не попадет. Ну а если он и в самом деле чокнутый, то кто может предугадать, как это проявится?
Майкл вышел из машины и открыл дверь перед Габи.
— Ну как, договорились? — сказал он Мышонку.
Тот кивнул и уехал. Затем Майкл предложил Габи руку, и они отправились в оперу. Прошли мимо конного немецкого солдата как обычная французская парочка. С той небольшой разницей, что под мышкой у Майкла был «люгер», а у Габи в ее черной лакированной сумочке — небольшой, но острый стилет.
В огромном вестибюле позолоченная люстра высвечивала статуи Генделя, Люлли, Глюка и Рамо.
Майкл разглядел в толпе нацистских офицеров с подружками. Он провел Габи сквозь толпу по десяти ступеням зеленого шведского мрамора во второй вестибюль, где продавали билеты.
Майкл был поражен невероятной роскошью здания Гранд-опера. Он надеялся только на то, что Габи хорошо знает местную топографию, так как был просто ошарашен обилием переходов и коридоров, украшенных лепниной и статуями. Наконец они попали в зал, где пожилая дама указала им их места.
Майкл чуть не одурел здесь от разнообразия театральных ароматов. В зале было холодно: из-за ограничений на топливо отопительная система не работала. Габи взглянула на ложи третьего яруса и нашла ложу Адама. Ложа была пуста.
— Терпение, — сказал Майкл. — Если Адам нашел записку, он придет. А если нет… то нет… — Он сжал руку Габи. — Ты прекрасно выглядишь, — сказал он.
Непривычная к комплиментам, она пожала плечами.
— Я не часто так одеваюсь.
— Я тоже.
На нем была накрахмаленная белая рубашка, серый костюм и новенький полосатый галстук с жемчужной заколкой, которую Камилла дала ему «на счастье». Он еще раз взглянул на третий ярус. Адама еще не было. Оркестр настраивал инструменты. Чего только не могло произойти! Гестаповцы могли залезть в пальто, когда он пришел на работу. Записка могла выпасть. Адам мог повесить пальто, не заглянув в карман. «Да ладно, — говорил себе Майкл. — Сиди и жди».
Свет в зале потускнел. Тяжелый красный занавес раздвинулся, и на сцене развернулась история Флории Тоски, поведанная Пуччини. К концу второго акта, когда Тоска заколола своего мучителя кинжалом, Адам все еще не появился в ложе.
«Проклятье! — подумал Майкл. — Он знает, что за ним следят».
Может быть, он по какой-то причине решил не приходить. Начался третий акт, сцена в тюрьме. Минуты бежали, и тут Майкл почувствовал, что пальцы Габи сжали его руку.
Он понял: Адам появился.