Весь сантехник в одной стопке (сборник)
Шрифт:
За десять минут мы доковыляли до дверей. И тут на нашу улицу свернула машина. Миллионеры гнездятся в тихих местах. Всякое «бентли» слышно за версту. Я подумал, нехорошо будет, если о новом соседе пройдёт молва: он-де пережил нападение холодильника-маньяка. Потому что именно так выглядела наша борьба. Я бы и сам начал шутить про восстание машин и киборга, подрастающего внутри несчастной жертвы рефрежиратора. Машина приближалась. Если не сбежать, реноме испортится навек. Я схватил железяку поперёк живота и крикнул тонко «ох ты, сука»! Пробежал пять метров, ногой открыл дверь и ввалился в холл, прямо к Катиным ногам. Она умеет так скрестить руки, что любая неуклюжесть выглядит вознёй у её ног. Даже если геометрически это не
– Что, Севастьян, острая нехватка сюжетов? Решили ограбить свалку? – спросила она, обойдя холодильник по кругу.
– Это, Катя, ЗиЛ. Познакомьтесь. Антикварный, железный, прекрасный. Морозит, говорят, как псих. Выпилен из цельного метеорита, орнаментирован портретами звёзд. Вот Гагарин, например. А это, подозреваю, голландские проститутки. А вот – смешная уточка.
– Какими ещё артефактами вы намерены украсить наш дом?
– Думаю, самовар принести. На дровах. Семиведерный.
– И всё?
Я пожал плечами. Она подошла близко, посмотрела пристально и опустила глаза. И сказала, глядя в пол:
– Сева, последние несколько лет мне не очень удались. И сейчас тоже всё непросто. Вы мужчина, хозяин положения, и в вашей власти сделать мою жизнь хуже. Но я вас прошу, не надо.
Опять посмотрела в глаза, повернулась и ушла. И мне стало стыдно. Странно получается: что ни делай, она несчастный ангел, а я неуклюжий слон и всё время виноват.
Неделю прожили тихо, «привет-пока». Я привозил детей, показывал дом.
– Катя будет нашей мачехой? – спросила Маша мне в ухо страшным шёпотом.
– Нет, конечно. У Кати жених в Москве. Очень скоро он закончит дела, и они вместе уедут в Калифорнию.
– А скоро – это когда?
– Через месяц.
– Жалко, не успеем подружиться. Она красивая, – сказала Маша.
– Я постараюсь её задержать, – зачем-то соврал я. Или не соврал.
На следующий день девочки отправились к бабушке, на другой конец нашей необъятной страны. И к обеду уже добрались. Позвонили, сказали, что кот в порядке, сидит под печкой, боится. На три месяца я стал свободным писателем. У бабушки хорошо, можно всё лето ходить в трусах, спать, есть и не толстеть при этом. Но пасторальные прелести манили меня меньше, чем сколопендра, живущая тут, в моём почти доме, в спальне на втором этаже. Пока она здесь, я не хотел терять ни дня.
Гуляка
В пятницу перед крыльцом нарисовался «ниссан» с московскими номерами. Генрих приехал. Машина у него непонятная, с противной рожей. Хипстер. Загородил проезд. В доме теплей обычного, запах дров и печёных яблок. У камина Катя и Он. Сидят на полу, глаза соловые, щёки красные. Не иначе, целовались. Издалека видно, Катя на том мосту исключительного мерзавца встретила. Генрих встал, представился, пожал руку. Пальцы у него вялые, холодные. Не мужик. И точно не сантехник. Смотрит внимательно. Как же, фотограф. Изломанные позы, театральные жесты, высокий голос, частые вздохи. Ещё длинные волосы и тонкие очки. Мерзкий тип. И паркуется, как баба. Я сослался на усталость и пошёл к себе. И до утра не мог заснуть, слушал шорохи и стуки, воображал прелюбодеяние за стеной, чувствовал себя идиотом. Вот зачем я предложил ей остаться?
Следующий вечер прошёл под флагом лицемерия. Сидели втроём, молчали. Я рассказал анекдот про монаха, который в страстную пятницу бегает вокруг монастыря, грызёт колбасу и приговаривает: «Путешествующим – можно!»
Катя хихикнула. Окрылённый, я рассказал историю подлинней, о том, как летал в Москву. Мне нужно было сдавать сценарий фильма. Я люблю ездить поездом, потому что электровоз весит шестьдесят тонн. Если такая новость
Стюардессы небесные были ещё прекрасней, но встречались очень редко. На самолёт билетов было не достать, потому что все хотели увидеть настоящих стюардесс. Может, поэтому я до сих пор при них немею. Мне тогда казалось, единственный способ познакомиться – это погибнуть на их груди, прикрывая от пуль арабских террористов. Я даже репетировал прощальную улыбку. За всё детство мы летали два раза, никто нас так и не захватил. Мы с мамой просто ели курицу весь полёт, как лишённые чувств обыватели.
Теперь ни в проводницы, ни в стюардессы не приглашают королев красоты. Пассажиров обслуживают какие-то злые мачехи с лицом и характером бульдозера. Зато и путешествия не ранят больше в самое сердце.
Так вот, летел я из Москвы. Стюардесс было две, девочка и мальчик. Девочка молодая, немножко корявая и по уши влюблённая в него. Оба румяные, лохматые. Будто каждые полчаса бегают наслаждаться совместной работой в служебный туалет. Он дразнит её, флиртует с пассажирками. Поднимает чемодан худенькой девицы, говорит:
– Тяжёлый. Вы там что, мужа перевозите?
Хозяйка отвечает:
– Это ещё не тяжёлый.
– Ага! У вас два мужа! Тяжёлый и вот этот!
Если пассажирка совсем симпатичная, влюблённая стюардесса первая хватает багаж. Ей плевать, сколько весит, только бы её дружочек не втрескался тут во всякое. Она бы хотела приковать его чем-нибудь нежным к кофейному аппарату. Зрители видят их страсть, и настроение у всех прекрасное. Аэрофобы поправляют памперсы и улыбаются друг другу.
Тележку с закуской влюблённые катят вдвоём. Приближается неловкий момент отказа от еды. Мне неловко есть, когда с двух сторон подпирают незнакомые сонные люди. Я не очень аккуратен за столом. Лучше дома поем. Но сказать об этом невозможно, я делаю всё, чтоб они догадались. Разглядываю пуговицы на свитере, смотрю на часы и в окно. К тому же мой желудок несётся в алюминиевой бочке в десяти километрах над городом Жижица и яснее чувствует пустоту внизу, чем внутри. В Жижице озеро и музей композитора Мусоргского, погибшего от пьянства и непонимания. На скорости двести семьдесят метров в секунду мы с желудком думаем только о Мусоргском. Но стюардесса пристаёт, пропагандирует какую-то низкокалорийную дрянь. С женщиной в такой форменной юбочке спорить невозможно. Ткнул в меню, попал в паннини с курицей и сыром. Десять евро. Юноша клянётся погреть и принести очень быстро. Девушка взглядом подтверждает, какой он надёжный. Она на себе проверила, только что, за занавеской.
Они приняли заказ – и мгновенно меня забыли. Опять побежали в туалет целоваться. Всё, как я хотел. И вот все уже поужинали, читают газеты или спят. Лишь я взволнованно смотрю вдаль, не идёт ли моё счастье. Спрашивать, как там моя еда, очень неловко. Я же не истеричка. Дома и на работе меня знают как выдержанного и готового к компромиссам человека. В общем, я жду, они не несут.
Чтобы отвлечься, стал сочинять эссе. В нём ни слова о калориях, а только про любовь и тёплые отношения. Мама подарила мне халат. Чистая шерсть. Проверить, насколько он тёплый, невозможно. Халат генерирует, в основном, электричество. Когда я в нём, между мной и чем угодно скачут красивые голубые молнии. Особенно обострились наши отношения с холодильником. Протянешь руку – трах! – и аппетит проходит. Из всех диет электрошоковая самая злая.