Веселая поганка
Шрифт:
Лицо его просветлело, но взгляд стал сосредоточенным. Из машины он вышел совсем другой походкой: движения приобрели особую упругость, легкость.
— Вы решили разделаться с ними по-свойски и припоминаете боевые приемы монастыря Шаолинь? — не удержалась от сарказма я.
— Мое оружие — слово, — уверенно направляясь к дому ответил он. — Я впал в грех, тренируя свое тело, обучая его в том числе и боевым искусствам. Приобретенные способности требуют их применения — теперь я понял это на своем горьком опыте.
— Трудно
— Там не было необходимости. Пули меня минуют, в воде я не утону, в огне не сгорю, зачем же оказывать сопротивление? Бессмысленно создавать лишние вибрации энергии.
— Мне «нравится» ваш подход! — возмутилась я. — Вы— то не горите и не тонете, но я-то очень даже.
Ответить монах не успел, мы подошли к входу в молельный дом.
Удивительно, но дом этот работал, похоже, круглосуточно. Во всяком случае мы опять вошли без препятствий, и нам снова выдали белые одеяния с капюшонами.
— Послушайте, — не выдержав, спросила я у существа неопределенного пола, сидящего неподалеку, — здесь что, всегда служба идет?
— Нет, вы присутствуете при великом празднике, который длится три дня, — восторженно ответило существо, жмурясь от блаженства. — Только на этот праздник пускают всех желающих, в другое же время двери храма открыты лишь для посвященных.
— Слышали? — торжествуя, обратилась я к своему монаху. — Праздник тут у них, а вы все на Господа ссылаетесь. Больше ему делать нечего, как помогать нам, презренным.
— Господь не покидает нас ни на секунду, — спокойно ответил монах, — и Господь творит чудеса, но не нарушает заведенных законов на каждом вашем шагу. Его чудо в том, что он привел нас к этому дому в нужный момент.
— Посмотрим, так ли этот момент нам нужен, как вы пытаетесь меня убедить.
А на сцене прежним ходом шло шоу с пророком. Насколько позволяло мне зрение, я сделала вывод, что в роли пророка выступает все та же Рыжая Борода. Оставалось лишь дивиться выносливости этого грешника. Не обошлось там, думаю, без допинга. Трезвым на сцене так долго, да еще в роли пророка, не продержится даже гомик.
Посидев некоторое время в зале и полюбовавшись на божественные кривляния загримированной Рыжей Бороды, я заскучала и вынуждена была потревожить своего монаха.
— Послушайте, — прямо в ухо ему зашептала я. — Долго мы еще тут будем этому разврату предаваться? Не хотелось бы рисковать своим духовным ростом, давшимся мне с большими аскезами.
— Только на службе Господу вы духовно и растете, — успокоил меня монах.
— Как вас понимать? — разволновалась я. — Не хотите ли вы сказать, что я прямо сейчас Господу и служу? Для себя незаметно?
— Да, — коротко бросил он.
Я так не могла, мне нужны были подробности.
— Послушайте, — опять зашипела я, — не хочу показаться назойливой, но чем же я Господу-то
Монах на меня рассердился:
— Вы что, совсем не умеете молчать? Когда-нибудь закрывается рот ваш?
— Практически никогда, как у любой нормальной женщины, — заверила я. — Мы же не обладаем бессодержательностью мужчин, нам всегда есть что сказать, и все такое дельное, что никак откладывать нельзя.
— Но я вас очень прошу — отложите, — взмолился мой монах.
Я пошла ему навстречу.
— Хорошо, постараюсь, — неохотно согласилась я.
Какое-то время мне это удавалось, но молчания все равно не получилось: прорвало монаха.
— Маруся говорила, что вы инженер? — неожиданно спросил он.
— Ну да, — нервным шепотом подтвердила я. — И инженер тоже, прости меня Господи.
— Тогда могли бы вы предположить где находится пульт управления всеми чудесами, которые демострируются в зале?
Я поняла его мысль и ответила:
— Для этого не обязательно быть инженером, достаточно не быть монахом. Кстати, с какой целью вас это интересует?
— Я должен произнести проповедь этим заблудшим душам, — невозмутимо ответил он, после чего я уже никак не могла сохранять невозмутимость.
— Послушайте, — завопила я может чуть громче, чем того требовала безопасность. — Не сошли ли вы с ума? Для чего мы сюда проникли? Для проповеди? Это что, ваша единственная цель?
— Да, второй раз в этот дом я вошел лишь с этой целью, — едва ли не с гордостью подтвердил монах.
Тут уж я просто озверела.
— Вы хотите сказать, что я рискую жизнью ради вашей проповеди? — зашипела я. — Сейчас же переубедите меня в этом, иначе за себя не ручаюсь.
— Это так, — бесстрашно заверил он. — Я обязан проповедовать.
Я сделала стойку, и монах, заметив мое решительное настроение, тут же поспешил пояснить свою опасную мысль:
— Успокойтесь, это путь к моему учителю и вашему сыну. Мы должны пройти его.
Я кипела:
— Ха! Путь! Уж слишком он замысловатый! А по— моему, вы просто шантажируете меня! Развели, понимаешь, тут спекуляции, а сами ради своих прихотей моими интересами пренебрегаете. А я еще и своей жизнью рискуй?!
— Риск невелик, — мямлил монах.
— Конечно, — для вас может и не велик. Среди этих богомольных бандитов ваши дружки дипломаты просто кишмя кишат. Вам-то, может, ничего плохого и не сделают, а насчет себя я сильно сомневаюсь. Фиг вам! Я в этом не участвую. Сейчас же удаляюсь, а вы оставайтесь здесь и читайте свои проповеди хоть до посинения! Когда вас начнут бить, я буду уже в Москве. Да и какой из вас проповедник? Только гляньте на себя, у вас же фингал под глазом!
— Это вы же меня и ударили, когда я вытаскивал вас из ледяной воды, — возмущенно напомнил монах.