Веселое горе — любовь.
Шрифт:
«И чего радуется?» — сердился Кара Боузлы, бросая косые взгляды на борзую.
Совершенно измученный, задыхающийся, — пастух наконец увидел вдали свою юрту, овечий загон, колодец. Пастуху показалось, что загон пуст, совершенно пуст.
Но вот, почти падая от усталости, молодой человек подбежал к жилью и в изнеможении опустился на землю — все барашки до одного спокойно лежали за изгородью.
— Зачем же ты прибежала за мной, глупая собака, ослиные уши! — напустился Кара Боузлы на борзую. — Ты бросила овечек, чтобы прогуляться по песку, дочь зеленой жабы и кара-курта [10] !
10
Кара-курт —
Собака весело скалила крепкие зубы и пыталась лизнуть руку хозяину.
Тогда Кара Боузлы решил внимательно осмотреться и тут же вскрикнул от радости.
На юрте, боком, нахохлившись, сразу видно — нездоровый, но живой! — сидел Чинк.
Пастух согнал его вниз длинным шестом и направил в юрту. Взяв птицу, Кара Боузлы тщательно осмотрел ее — и не нашел серьезных ушибов. Значит, Чинк успел уйти от бури, и песок только немного помял ему крылья.
— На этот раз счастье вынесло тебя из беды, — ласково говорил пастух птице, — Но смотри, в другой раз будь осторожнее. Я сам привезу тебе жену, не надо больше никуда летать...
Голубь вяло смотрел на человека и не издал ни одного звука.
И все-таки у пастуха было прекрасное настроение. Он подозвал борзую, потрепал ее между ушами и сказал, что она вполне заслужила суюнчи [11] .
Собака потявкивала и тихо шевелила хвостом.
До первых лучей Кара Боузлы играл на дутаре, подпевая себе. Он пел о девушке редкой красоты и ума и удивлялся тому, что все до одного молодые люди еще не сообразили посвататься к ней.
Весь следующий день Чинк одиноко сидел на верху юрты.
11
Суюнчи — награда за добрую весть.
Старые голуби, кормившие еще не прозревших птенцов, не обращали никакого внимания на сына.
Кара Боузлы иногда посматривал на птицу и удовлетворенно кивал головой:
— Нет, больше ты никуда не улетишь, Чинк.
Белый молодой голубь улетел на следующее утро. Он исчез так незаметно и неожиданно, что пастух даже не успел бросить в воздух старых птиц, чтобы осадить Чинка.
«Ну, теперь все, — думал Кара Боузлы, — теперь уже молодая птица больше не вернется в пустыню. Да и надо ли держать ее здесь, в тоске и одиночестве?».
И все же где-то в глубине души теплилась совсем маленькая надежда: «Ведь он родился и вырос в пустыне. Она будет звать его, требовать к себе».
Но шли часы и дни, а Чинк не появлялся.
К колодцу иногда приезжали колхозники, они привозили Кара Боузлы пищу и письма, делились новостями, но никто ничего не мог сказать о молодой белой птице.
Теперь по ночам, играя на дутаре, Кара Боузлы все чаще и чаще откладывал
Чего он ждал? Чинка? Звука его крыльев? Но ведь известно, что голуби не летают по ночам.
Издали иногда доносились гудки тепловозов, мчавшихся через пустыню, смех и плач шакалов.
В конце апреля, возвращаясь с пастбища, пастух по привычке посмотрел на юрту из-под ладони. Кандым и Явшан сидели на ее верху и спокойно чистили себе перья. Кара Боузлы порадовался: значит, голубята подросли и родители на время покидают их.
Загнав барашков за изгородь, пастух умылся и вынес из юрты кормушку, поилку с водой.
Голуби на юрте не заставили себя упрашивать и быстро слетели вниз.
Кара Боузлы вскрикнул. Или это показалось от долгого ожидания или в самом деле радость прилетела к нему на резвых крыльях?
Голубь был, как и старый Кандым, снежно бел, но голубка совсем мало походила на его Явшан. У этой был черный вороной хвост и на ногах — такие же угольные щегольские сапожки.
Еще не веря в нежданную радость, Кара Боузлы хотел сообразить, где это она запачкала хвост и ноги — не в очаге ли? — но птица всем обличьем не походила на Явшан.
И пастух понял.
Чинк улетал к жилью человека и привел себе в пустыню жену.
В эту ночь Кара Боузлы особенно долго играл на дутаре. Пастух пел о письме девушки с черными бровями, в котором она обещала стать его женой; пел о счастье белой птицы; и пел, наконец, о том, что любовь так же нужна жизни, как вода пустыне.
Я подъехал ночью к колодцу Слезы Радости, что находится на расстоянии дневного перехода от Сорока Холмов, и слышал эту песню. Песню о любви и голубе.
Вы не замечали, что в словах «голубь» и «любовь» много одинаковых букв и звучат они очень похоже?
Вы думаете — это случайность?
КРАСАВИЦА РИЦА
— Скучно с тобой, — говорит Витька, лениво сбивая тросточкой головки с придорожных цветов. — Молчишь и молчишь. Все равно, как убитый.
— Побойся бога! — отвечаю я мальчишке. — И про Карфаген тебе рассказал, и про Рим. Что ж тебе еще надо?
— Про царя Тимура расскажи, — требует мой спутник.
— Потом, Витя. Я устал.
— Ну, тогда до свидания!
Витька с кошачьей гибкостью взбирается на самый верх огромного дуба, садится на ветку и начинает передвигаться к ее краю. Внизу, под ним, мрачно ревет река Юпшара.
— Знаешь что, Витя? Слезай, пожалуйста. Я тебе расскажу про Тимура.
— Сдрейфил! — смеется Витька, покачиваясь на ветке. — Сейчас свалюсь вниз — и в лепешку. Вот на тебя мама потом покричит!
Витька от удовольствия даже зажмуривает глаза, представляя, как его мама будет кричать на кого-то другого.
— Ну, ладно, — сухо говорит он, съехав по стволу и очутившись возле меня. — Давай Тимура.
Мы шагаем с Витькой по ущелью Юпшары, и огромные отвесные скалы Главного Кавказского хребта скрывают от нас солнце. Гудаута давно осталась позади, и теперь мы идем, наслаждаясь тишиной и прохладой теснины.