Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе
Шрифт:
— Не беспокойся, это она цену себе набивает, — стал меня сват успокаивать. — Женщины это умеют. Сама потом просить будет, — сказал он и послал за окончательным ответом Сусанну.
А когда мы одни остались, Кечо на меня напустился:
— Ты чего это, парень, раскис, выше нос! Первый отказ женщины — не отказ! У всех баб один обычай. Сначала отказом мужчине ответить, если даже душа к нему лежит. Думают, что этим они больше мужчину распаляют, а это и вправду так. Легко завоёванная женщина быстро перестаёт нравиться. Ей-богу, так это!
— Эх,
— Ежели голодна, ещё как съест! А ты тоже пошевелись, улыбнись, попроси, подсласти слово. Женщины частенько красивый язык красивым глазам предпочитают и красивому сердцу… А у тебя язык, слава богу… Уж я-то женщин знаю, послушай меня, хоть разок по-моему сделай.
— Не толкай меня туда, не могу я.
— Ну тогда сиди. Ты что же думаешь, жареный Цыплёнок сам собою в рот к тебе залетит?
Вышла Сусанна, плечи у неё опущены.
— Что, не хочет?
Сусанна так затрясла головой, что башня из волос её чуть не развалилась.
— Почему же?
— Не скажет она ни за что, почему.
— Не очень ты, видимо, старалась. Мало жених хвалила.
— Хвалила, и ещё как! За это она мне чуть глаза не выцарапала. Если, говорит, тебе он так нравится, сама за него и выходи, — сказав это, Сусанна на меня так посмотрела, словно и впрямь за меня замуж собралась. — Будь я молодой, не забраковала бы тебя. Проклятая старость! Ну да ты не горюй, малыш. Потинэ из тех, что любить не умеет. А уж если в семье любви нет, какая это семья! Быстро она разобьётся. Какой нынче народ пошёл, не то что мы были. Мы и любовь большую знали и ненависть! А теперь что? Какие люди нынче рождаются? Вот к примеру племянница моя. Такого парня забраковала. Эх, где моя молодость…
Очень я понравился Сусанне, но что с того?
Лучше бы мне совсем не видать этой гордячки Потинэ…
Когда вернули мы Сеиту его коней, Кечо сказал мне:
— Эх, Караманчик, чувствую я, зиму эту холодную ты перезимуешь, а летом, в зной зачем тебе жена? И так ведь жарко?
— Сходим ещё разочек, может, сейчас кто-нибудь подвернётся, а нет, так бросим всё к чёрту!
— Ну ладно, давай, попытаемся в последний раз. По рукам?
— По рукам!
Кечо протянул мне ладонь.
И я так стукнул по ней, что чуть руку ему не оторвал.
— Веришь, значит, мне?
— Верю, верю! — Кечо спрятал на всякий случай руку за спину.
Утро рассвело холодное. Мороз отполировал дороги как зеркало.
— Хозяин!
— Ав, ав, ав!
Из ворот выскочили две огромные собаки.
— Ав, ав, ав! — напала на Кечо рыжая. — Гав, гав, гав! — на меня чёрная. Я дал ей пинка, но она ещё больше рассвирепела и ощерилась, чуть не прокусила мне лодыжку.
Кечо схватился было за камень, но никак не мог оторвать его от земли. Не знаю, чем бы кончилась война с собаками, если бы не подоспел хозяин.
— Кто там?
Собаки, завидя его, напустились на нас с ещё большей
— Вон, проклятые, друга от врага не отличают. Убирайтесь! — закричал хозяин. Они тотчас же послушно поджали хвосты. Чёрная ушла под лестницу, а рыжая калачиком под крылечком свернулась.
— Доброе утро, Алмасхан!
— И вам, батоно!
— Уж очень у тебя собаки злые.
— Испугались? Это они так, не кусают, лают только. Входите, входите, — пригласил нас Алмасхан.
— Тётка Аграфена дома?
— Что ты, пока существует этот бренный мир, разве иссякнут у неё дела? Ты ведь знаешь, какая она у меня. Ещё утро не занялось, а уже в соседнюю деревню умчалась Сехнику оплакивать.
— А дочка что, тоже с матерью ушла?
— С нею. Разве отстанет хвост материнский?
— Как живёте?
— Спасибо. Живём. Солнце и над нами как-никак светит. А что это за человек с тобою? Не узнаю — я что-то.
— Амбролы это сын, помнишь небось такого?
— Амбролу? Как же, как же, помню. Плотничать к нам приходил. Значит, это Амбролы сынок. Хороший парень! А чего вы на пороге стоите? — спохватился он. — Проходите в дом. Без дела, уж я знаю, не стал бы ты, Кечо, беспокоиться. Женщин вы повидать хотите, или ко мне что-нибудь имеете?
— Да, дельце у нас небольшое… Ну ничего, мы потом наведаемся, спешить некуда.
— Раз уж пришли, не откладывайте. Отложенное дело — для чертей, говорят. А я вас водочкой угощу, хорошая она у меня. Пропустим по стаканчику, а тут, глядишь, и бабы вернутся.
— Спасибо, в другой раз. Торопимся мы очень.
— Ну, как знаете. Хороший был мужик Амброла, сына его я с удовольствием приму.
Дай вам бог удачи, батоно!
Отошли мы от двора Алмасхана и стали спускаться по обледенелой скользкой тропинке. Утро было холодное, мороз, как колючками, жалил.
— Кечошка, — спрашиваю я свата, — о чём вы с Алмасханом разговаривали? Куда это жена его с дочерью в такую рань ушли? Не понял я что-то.
— Не знаешь ты, Караман, какое тебе счастье привалило, тёща твоя будущая на весь мир известная.
— Чем, кацо? — недоумеваю я.
— Плакальщица она знаменитая, другой такой во всей Грузии не сыщешь. В этой деревне ещё ни один человек не отправился в мир иной неоплаканным ею. Уж такая она своего дела мастерица, так покойника оплачет, такое о нём порасскажет, что завидовать ему начнёшь. Отчего это, думаешь, не я умер, а он?
— Конечно, что может быть лучше такой тёщи! Если к тому же она вместо меня иногда плакать будет? Это чудо, так чудо! Хорошо! А теперь куда мы идём?
— Увидишь!
Спустились мы в низину, и Кечо снова на тропинку свернул. Тропинка привела нас к оде, что от всех других особняком стояла. Когда приблизились мы к ней, послышались оттуда причитания. Ну, думаю, показалось мне. Но нет, слышим, и вправду кто-то плачет, убивается.
— Батоно сват, — говорю ему. — Куда это ты меня ведёшь? На невесту смотреть или на покойницу?..