Веселые каникулы мажора
Шрифт:
— Знал бы, что устроишь потом, не рисковал бы, ползая по мокрым горам.
В его голосе снова веселые нотки, а во мне отчаяние лихорадочно ищет выход. Не придумываю ничего лучше, как повиснуть на нём полностью, обхватив и руками, и ногами.
— Полегче, Цветочек, я все—таки не железный, а влюбленный в тебя парень.
— М?
— Влюбленный и очень возбужденный, а тебе сейчас… нежелательно… Пока не заживет.
Отцепляюсь и смотрю туда же, куда смотрит Андрей. Вниз, на белые следы, среди которых тоже есть подсохшие коричневые
— Вода умыться, а потом можно окунуться с этой стороны. Шторма вроде не было. По крайней мере, кроме водорослей к берегу ничего не прибило. А потом я тебя провожу.
— Проводишь?
— Домой. Тебе ведь надо переодеться?
— Мне? Да, надо переодеться, — повторяю, всхлипывая.
Дома наверняка уже сходят с ума, если еще не организовали наши поиски. И машина, машина же! В нас же… стреляли!
— А… Андрей…
— Купаться, Василис… Пока я держу себя в руках.
Если бы меня попросили рассказать, как мы спускались к воде, я бы не смогла произнести ни слова. Не помню, как отлеплялась от Барса, не помню спуска… Помню только его голос, который подбадривал и постоянно звучал впереди. Ещё помню горячую и уверенную руку, которая сжимала мою ладонь.
А потом помню брызги и холодную воду, накрывшую полностью. И снова рука. Точнее, две руки, которые держали меня под водой и над водой, пока я отфыркивалась.
— Успокоилась? Постой спокойно, я сам всё сделаю. Только держись за плечи.
Послушно хватаюсь за Барса и охаю… Боже… Боже мой… Он что, сам?! Сам обтирает мои ноги, смывая все следы… Осторожно касается там, куда я бы струсила дотронуться…
Контраст горячих пальцев и прохладной воды рождает целую армию мурашек. Дрожу, но не от холода, а от того, как Андрей задерживается, слегка сжимая пальцами чувствительную кожу.
— Тсс, — просит Барс и прикасается к коже живота губами. — Всё хорошо…
— Хорошо, — эхом повторяю. — Андрей? — дожидаюсь, когда он выпрямится и замрет напротив моего лица. Для этого приходится встать на носочки, нащупав под водой каменный выступ. — Я не жалею. Ни капельки не жалею, слышишь?
Ответом мне служит полный тягучей нежности поцелуй и ласковое скольжение ладоней по спине и плечам. Будто бы боясь меня потревожить, Барс водит руками, позволяя мне самой прижиматься к нему. Как ночью, когда он просил двигаться самостоятельно…
— Придётся пешком через деда Семёна. Сможем?
— Сможем, — соглашаюсь, чувствуя, что могу пойти хоть на край света.
Вода приятно освежила тело и мысли. Поцелуи, которые чуть не переросли в горячее продолжение, отогнали все плохие мысли, а уверенность Андрея передалась мне. И теперь я готова на любые подвиги, если…
Если меня покормят. Кушать на самом деле очень хочется, а ягоды, которые Барс набрал мне, пока мы по едва заметной тропинке выходили к трассе, только распалили аппетит.
Но приближение к дому радует до тех пор, пока не показываются первые крыши
* Исп. — Александр Маршал «Ливень»
Глава 29
Лето 1998 год. Василиса.
Время дрожит в часах на руке,
Вырваться хочет, наружу исчезнуть…
Пленница-жизнь дрожит на виске
Нежная струйка внутри безнадежна.
Осколки снов смоет утренний дождь,
Обрывки слов уносит ветер с окна,
Осколок в сердце застыл как нож
Весна навсегда у окна одна.
В ужасе закрываю лицо ладонями и даже отворачиваюсь, когда вижу машину, на которой мы вчера ехали.
Выбитые стекла, следы от веток и, самое страшное, пуль. Мы еще не подошли близко, но я уже вижу каждое отверстие и почему—то чувствую боль во всём теле. Будто не в машину стреляли, а в меня.
— Вась… Василис, ты меня пугаешь, — Барс крепко—крепко обнимает и начинает уговаривать, как маленькую девочку.
Как уговаривал в детстве показать ссадину или синяк, на которые он дул и случалось чудо.
— Я боюсь…
— Чего? Всё уже позади. Слышишь? Сейчас узнаем все новости, Вась. Пойдем… Да пойдем же!
Его терпения хватает ненадолго, а моего упрямства в избытке. Я и рада бы переставить ноги, потому что знаю, в какой панике сейчас сидят родные, но не могу себя заставить. Не могу!
У меня ступор, ужас, онемение конечностей и, кажется, приближающийся обморок.
Ведь одно дело представлять себе и бояться, а другое… Видеть покореженную технику.
— Почему она… Они… Почему около нас?
— Сейчас сама спросишь, — всё тем же спокойным голосом отвечает, хотя и хмурится.
А потом просто поднимает меня на руки, приказывая спрятать лицо у него на груди и никуда не смотреть до тех пор, пока он не разрешит. В другое время я бы поспорила, но не сейчас. Сейчас с удовольствием обхватываю шею и утыкаюсь ярёмную ямку, для верности зажмурившись.
Теперь мне доступны только звуки и запахи… Но с последним наблюдается проблема: я настроена исключительно на запах кожи Андрея. Он пахнет морем, солнцем и совсем немного потом. И почему-то этот коктейль сводит меня с ума: хочется нюхать и нюхать. Я даже забываю, что меньше минуты назад впадала в истерику и тряслась от страха.