Веселые ребята
Шрифт:
— Мальчики! 8 «А» и 8 «Б»! — еще звонче крикнула Людмила Евгеньевна. — Вы можете пойти во двор и поиграть в баскетбол. Николай Иванович пойдет с вами! А мы пойдем наверх. И девочки, — она торопливо забегала глазами по вспыхнувшим лицам девочек (тридцать шесть вместо необходимых одиннадцати!). — Девочки пойдут с нами разговаривать по-английски и знакомиться!
— Крепостной балет, — прошипела Соколова, — стройся! Ать, два, левой, ать, два, левой!
Бледный, с окаменевшим подбородком, мальчик Орлов пылающими глазами обежал жующих свою жвачку англичан. Потом перевел взгляд на раскрасневшуюся Чернецкую, гибкими мраморными пальчиками поправлявшую свои золотисто-каштановые волосы. Чернецкая заслуживала смерти. Вот что разрывало сердце Орлова. Как Миледи из романа «Три мушкетера». Он, дурак, не догадался
«Ну, совсем съехала», — без особой жалости подумал Орлов и, пыля кедами, пошел во двор, где, ярко-синий в своем тренировочном костюме с пузырями на коленях, носился недовольный Николай Иванович и, выпучив глаза, яростно дул в свисток.
Девочки расселись по партам. Молодые иностранные школьники остались стоять. Маргарита Ефимовна и Марта Ивановна тоже сели, но не за парту и не за учительский стол, а почему-то боком на крышку парты, словно они всю жизнь только и делали, что ездили верхом по английским газонам. Галина Аркадьевна, Нина Львовна и все остальные педагоги покорно подперли стены затылками.
— Завтра пьем чай и угощаемся в непринужденной домашней обстановке, — сказала Людмила Евгеньевна. — Выбирайте, дорогие друзья, себе… — она слегка смутилась и добавила — компанию по душе.
Английские школьники были, кажется, сильно удивлены и поэтому еще быстрее задвигали челюстями. Русские девочки кротко сидели перед ними — свежие и румяные, как сыроежки в суздальском лесу. Их можно было рвать обеими руками. Это была Россия, и здесь так полагалось. Каждому по сыроежке — и на «Бахчисарайский фонтан». Старик в клетчатой юбке первым подал пример: он подошел к коренастой Марте Ивановне и сказал, как бы заранее иронизируя над ситуацией и призывая Марту Ивановну присоединиться к его иронии:
— Madam, I’ll be happy to invite you to… — клетчатый запнулся, пошевелил пальцами в воздухе и неуверенно добавил: — to the theatre, I guess’ Yes, to the Bolshoy Theatre…
— Кремлевский Дворец! — счастливым голосом поправила его Марта Ивановна. — We go to Kremlyovsky Dvorets! Съездов!
Сначала все было очень хорошо, потому что английские мальчики пригласили и Панкратову, и Птицу, и Чернецкую, и Воронок, и Карпову Татьяну, но потом — вместо того чтобы пригласить глуховатую и смирную Белолипецкую, отличницу Коган, Ильину и Бендерскую, которые уже были готовы и выпячивали грудки навстречу смущенным англичанам, — потом произошло нечто совсем ненужное. Рыжий иностранный гость в широченных бархатных штанах, с неприязнью замеченных еще из окна школы всеми педагогами, а особенно Ниной Львовной и Галиной Аркадьевной, подошел не к Белолипецкой, не к отличнице Коган и не к Бендерской с Ильиной, а прямо к рыжей, как сестра родная, похожей на него Анне Соколовой и чуть ли не за руку ее потрогал, приглашая на фонтан! Во Дворец кремлевских съездов, куда Соколову даже и в мыслях нельзя было подпускать! А другой молодой английский школьник, в очках, аккуратно причесанный на косой пробор, в хорошем синем костюме, не нашел ничего умнее, как подойти к сидевшей в самом углу угрюмой и забитой Лене Алениной, недавно только выпущенной из сумасшедшего дома! Некстати, честно говоря, выпущенной и, судя по ее мрачно горящим глазам, совершенно недолеченной! Пригласил и улыбнулся, а она, эта недолеченная, пробормотав «спасибо», тут же гордо посмотрела на Нину Львовну с Галиной Аркадьевной и, будучи сумасшедшим, больным ребенком, отвратительно прищелкнула языком! И наконец, третий английский школьник — самый последний — все что-то мялся, жался, глаза боялся поднять на девочек, а потом с перепугу, наверное, взял да и пригласил Фейгензон! А как, каким вообще образом можно пойти в Кремлевский Дворец съездов с Фейгензон? У которой ничего нет, кроме школьной формы и байкового халата?
У Нины Львовны опустились руки, а Галине Аркадьевне стало совершенно нечем дышать, хотя окно было открыто и все время дул в
Ильина чуть не разрыдалась, потому что никто ее не пригласил не только что на «Бахчисарайский фонтан», но даже в собственную трехкомнатную квартиру, где назавтра предполагалось быть дружеской встрече с иностранцами.
— Ничего, ничего, — забормотала Людмила Евгеньевна и, выгнув спину дугой, пощипала Ильину за локоть, — ты же видишь, они не глядя приглашали… Конечно, ты пойдешь… И завтра, и послезавтра…
Когда перепутавшие все на свете англичане уселись наконец в свой автобус и укатили, Нина Львовна и Галина Аркадьевна отозвали в учительскую Соколову с Алениной. Людмила Евгеньевна сделала вид, что ее больше ничего не касается, перекинула через руку заграничную сумочку с розовой бумажной розой вместо застежки и заявила, что ей нужно в роно.
— Соколова! — громче, чем хотелось, сказала Нина Львовна. — Мы бы не стали ничего говорить, если бы ты в течение года вела себя нормально…
— Но ты не вела! — поддержала ее Галина Аркадьевна. — И мы считаем, что тебе нужно еще ой как долго доказывать, что ты такая же комсомолка, как все остальные, а пока ты этого не докажешь, мы не считаем, что тебе завтра…
Она не договорила, потому что вспыхнувшая Соколова громко расплакалась и выскочила из учительской, оглушительно хлопнув дверью.
— Так, — прошептала Галина Аркадьевна и взялась рукой за сердце, — я знала, что ничем хорошим это не кончится…
— Если вы такая слабонервная, Галина Аркадьевна, — сорвалась Нина Львовна, — то я вообще не понимаю, как вы можете заниматься тем, чем вы занимаетесь… Я имею в виду…
Только присутствие угрюмой, с горящими глазами Алениной спасло Нину Львовну от того, чтобы слабонервная Галина Аркадьевна не плюнула ей прямо в физиономию. Но Аленина была тут же, в комнате, она стояла, грызла ногти и смотрела на них исподлобья своими больными глазами. Поэтому Галина Аркадьевна судорожно вздохнула и вышла, а Нина Львовна, забегав зрачками, объяснила Алениной так:
— Лена! — И сама испугалась того, как Аленина задрожала всем телом. — Леночка! — Аленина, как назло, дрожала все сильней и сильней. — Мы, конечно, рады, что тебя пригласили на балет и потом в ресторан, мы очень за тебя рады, но ты смотри, как ты будешь себя чувствовать…
— Я не пойду, — стуча зубами, ответила Аленина, — я себя плохо чувствую…
Нина Львовна ощутила странную слабость под ложечкой, и ей захотелось взяться за сердце почти так же, как Галине Аркадьевне.
«Трудно как с ними, — с неожиданным ужасом подумала Нина Львовна, — это же каторжный труд какой-то!»
— Не пойду я никуда, — повторила Аленина и громко сглотнула слюну, — чего я там не видела…
— Смотри сама, сама решай, — вздохнула Нина Львовна, — никто тебя не заставляет. И если, конечно, тебя еще беспокоит здоровье, то, конечно, лучше отлежаться…
Аленина не пришла ни в гости к Ильиной, ни на балет «Бахчисарайский фонтан». И слава Богу, потому что и без Алениной хватило хлопот. И у Ильиной, и у Чернецкой гости вели себя хорошо, ели очень мало и все вопросы задавали как по учебнику. Холодная ли у вас зима? Сколько времени продолжаются ваши летние каникулы? Хотели бы вы полететь в космос? Никто не поинтересовался, почему советские ребята ни разу не были за границей, никто не спросил, сколько денег в год получают их родители в твердой валюте. У Ильиной — как попили чаю, так почти сразу же и разошлись, и вообще все было довольно вяло, зато у Чернецкой в разгаре угощения пришла домой мама Стеллочка, разодетая в пух и прах, с какими-то совсем по-новому подведенными глазами: во внешнем углу каждого глаза был нарисован черный треугольничек. Взгляд у Стеллочки тоже стал новым, слегка, кажется, бешеным и от этого особенно блестящим.
— Амиго! — весело сказала Стеллочка и тут же замахала руками, как бы вспомнив, что она, хоть и среди иностранцев, но все-таки не на Кубе. — Ах, как жаль, что я плохо знаю английский! Вот если бы вы говорили по-испански! Ах, если бы!
Не говорящие по-испански англичане тем не менее оживились, словно Стеллочка напомнила им кого-то родного и близкого.
— А танцы уже были? — продолжала Стеллочка. — Как же это так: не были? Наташа, ты меня удивляешь! А ну-ка давайте сейчас же все танцевать!