Весёлый Роман
Шрифт:
«Женщина! Если ты когда-нибудь встретишься с богом, спроси у него, любил ли тебя кто-нибудь сильнее, чем я».
Когда-то мне казалось, что именно так, как пелось в этой парагвайской песне с ее любовью, как море, я любил Веру. Женщину, которая предала своего мужа, изо дня в день лгала ему и приучила к этому и меня. Но ведь все могло быть наоборот. Могло ведь случиться и так, что я был бы ее мужем, а Виктор — любовником. И тогда бы она обманывала меня. Как Лена. Ложь, ложь и ложь.
Я выглянул в окно, посмотрел на дерево перед нашим домом. Я считал, что это клен. Тот самый,
Если бы встретить девушку, на которую можно во всем положиться. Но как ее найти?.. Я уже ожегся. И все-таки где-то ведь живет такая девушка. Только я не знаю, как ее зовут.
Прежде всего нужно было вернуть деньги Мише. И не так мало — шестьдесят рублей. Миша охотно одалживал деньги, но любил, чтобы их ему возвращали точно в срок. День в день. Минута в минуту.
В общем, эта командировка в Харьков была очень своевременной. Я решил, что, если получу хоть сотню аванса под командировку, все будет в порядке. Однако мне выписали командировку всего на десять дней, и бухгалтерия выдала аванс шестьдесят рублей из расчета по два шестьдесят суточные, по рублю — квартирные и на проезд остальные. Авансы на командировку главный бухгалтер всегда подписывал неохотно, сам придирчиво прикидывал на счетах и денег давал в обрез.
Я зашел в парикмахерскую. Миша увидел меня в зеркале, помахал в знак привета бритвой и, не оглядываясь, заметил:
— Точность — вежливость королей.
Он обдал облаком одеколона длинноволосого паренька с прыщавым лицом, помахал на него салфеткой, как секундант в перерыве между раундами обмахивает своего боксера, и обратился ко мне:
— Ваша очередь.
Я сел в кресло.
— Подстричь?
— Подровнять.
Миша накрыл меня прозрачным фартуком и замахал надо мной бритвой. Он при стрижке пользуется бритвой вместо ножниц. Высший парикмахерский шик. Давно я у него стригусь и все равно каждый раз поеживаюсь — не отхватил бы он мне ухо.
— Есть новый анекдот. Про автомобилистов-частников. Сначала под машину залез водитель, потом пассажирка, которая тоже понимала в автоделе…
Он рассказал свой несмешной анекдот — это у него профессиональное, — подбрил у меня за ушами и спросил:
— Освежить?
— Да нет, не нужно.
Набрав в зубцы металлической расчески вату, он причесал меня, пощелкал ножницами, подравнивая какой-то вихор, и удовлетворенно сообщил:
— Ну вот, голова совсем круглая.
Иные парикмахеры мучились, стараясь не отстать от быстротечной моды, а у Миши был только один эстетический принцип геометрического характера: если голова круглая, значит, все в порядке.
— Понимаешь, — сказал я Мише, — я тебе сегодня отдам сорок рублей. А еще двадцать потом. В получку. Как ты?
— Пожалуйста, — охотно согласился Миша, вынул из кармана свой красный кожаный бумажник, достал из него записную книжку и тонкий, как спичка, карандаш. — Так и записываем.
В общем, как говорит мама: «Святий звичай — не позичай». [35]
Куртка с замками-«молниями» и витыми кожаными погончиками у меня была новенькая, сияющая.
35
35 «Святой обычай — не одалживай»
На этот раз я надел под куртку белую нейлоновую рубашку и галстук. Впервые в жизни я ехал на чужой завод в качестве наладчика, в роли, которая всегда представлялась мне самой значительной и заманчивой. На харьковском заводе что-то не ладилось с автооператором — механическими руками, подававшими заготовки на наш новый шестишпиндельный автомат. Станок должен был одновременно обрабатывать шесть деталей и каждые восемь секунд выдавать готовую продукцию. Мне предстояло отладить автооператор и научить заводских наладчиков правильному уходу за этим нашим роботом.
Машиностроители говорят: «Станок без наладки — четверть станка». Работа наладчика — самостоятельное дело. Трудился весь завод, а теперь все зависит от одного тебя. Даже страшновато. Поначалу, во всяком случае.
Я решил выехать еще до рассвета, по холодку, но пока собрался, пока поменял масло, стало уже совсем светло, в небе ни облачка, поливальные машины двинулись в первый рейс по городу, дворники дружно махали метлами.
Перед дорогой я проверил поршни, хотя мог бы этого и не делать — стуков не было, мотор работал плавно, ровно, красиво.
В моем мотоцикле, который чуть жестковато отзывался на неровности шоссе, по сути, после ремонта осталось немного частей с первоначальным заводским номером. Разве что рама. Цилиндры по ребрам у меня были значительно шире, чем на серийном двигателе. И ребра были расположены по-другому. Это всем бросалось в глаза.
Привычно пригнувшись к рулю, я сдерживал бег своего послушного красного конька: его дальнейшая судьба зависела от обкатки.
У обочины стояла «Ява-350». Мотоциклист, худощавый, невысокий паренек в черном кожаном танкистском шлеме, с сигаретой в зубах, смотрел на проезжавшие машины. Я затормозил и подрулил поближе.
— Что случилось?
— Все в порядке. Спасибо. Покурить захотелось, — Он полез в карман. — Закуривай.
— Тороплюсь.
Паренек посмотрел на мою «Яву», мы одновременно понимающе улыбнулись, и я выжал сцепление.
Мы сразу узнаем друг друга. Краска на «Яве» не боится ни дождя, ни солнца, она не облезает и не трескается. Но у тех, кто много ездил, она темнеет. Из алой, как помидор, она становится вишневой. Как у него. Или как у меня.
В Полтаве на автозаправочной станции я залил бак, а потом попросил в буфете бутылку кефира и яичницу с ветчиной. Буфетчица улыбнулась мне, как знакомому, полувопросительно-полуутвердительно сказала: «Турист» — и достала кефир из холодильника. Яичница плавала в масле. Хлеб был свежий, только что нарезанный.