Весеннее пробуждение
Шрифт:
– Может, как-нибудь прокатимся верхом, – наконец предложила Ровена.
Фраза прозвучала пустым обещанием – такие вещи говорят из вежливости, а не от души. Судя по выражению лица Кристобель, она тоже так считала.
– Нет, правда, – настаивала Ровена вопреки здравому смыслу.
Дружба с Кристобель, без всяких сомнений, вызовет раздражение у обоих семейств, но Ровена не хотела снова разочаровывать девочку.
Кристобель неуверенно кивнула:
– Может, завтра? Я каждый день здесь катаюсь, примерно в это время.
– Хорошо, я приеду, – пообещала Ровена, чувствуя страшную неловкость.
Она
Девочка, стараясь не показывать своего восторга, небрежно помахала ей рукой и пустила лошадь полной достоинства рысью.
Какое-то время Ровена смотрела на ее прямую спину, затем забралась на заднее сиденье автомобиля. Ее бил озноб. Эта встреча с Кристобель, попытки возобновить их дружбу – неужели она бессознательно пытается не отпускать из своей жизни Джонатона, даже после того, как решила пойти к алтарю с Себастьяном? Если так, то она затеяла опасную игру, где нет победителей.
Пруденс снова и снова перечитывала записку от Виктории и старалась не поддаваться расцветающей надежде.
Милая моя Пру!
Пишу наскоро, чтобы сообщить, что не забыла о твоей просьбе. Не волнуйся, думаю, что о ней уже позаботились, и отцу моей любимой племянницы или племянника не придется сражаться на фронте. Я пока не знаю, куда его определят – тут никто не может повлиять на решение, – но Эндрю отправят на конюшню, так что ничего не бойся, все будет хорошо.
Я ужасно занята, но вскоре приду тебя навестить.
Целую, даже падая с ног от усталости, Вик.
P. S. Я нашла очаровательную колыбельку и одеяло в тон. Их скоро должны доставить на твой адрес.
Кроватку принесли вскоре после получения записки, и Виктория оказалась права: Пруденс в жизни не видела такой прелестной люльки. Украшенное резьбой красное дерево тускло поблескивало, выточенные в форме ананасов ножки сияли. Сбоку был приделан ящичек для хранения пеленок, булавок, талька и прочих мелочей, необходимых для ухода за младенцем. Прекрасная вещь. Пруденс попросила грузчиков отнести ее в спальню, но среди потертой разношерстной мебели колыбель выглядела совсем не к месту. Она гадала, что скажет Эндрю, когда увидит подарок. Обрадуется доброте Виктории или обидится, что великосветское прошлое жены продолжает вторгаться в гораздо более простую жизнь, которую они вели?
Когда Пруденс впервые поняла, что беременна, ее охватили страх и радость. Страх – оттого, что муж мог уйти на войну, а радость – оттого, что с появлением ребенка жизнь ее наконец-то обретет смысл.
В дверь тихо постучали, Пруденс нахмурилась. Неужели Виктория еще что-то купила? С ней надо держать ухо востро; энтузиазм часто заставлял ее пренебрегать здравым смыслом.
Улыбнувшись, она прошла в прихожую, отперла дверь и потрясенно застыла на месте. На пороге стоял Эндрю с большим вещевым мешком в одной руке и бумажным пакетом с продуктами в другой.
Пруденс
– Что случилось? Как тебе удалось вырваться?
Она отодвинулась, Эндрю поставил свою ношу на столик и повернулся к жене, раскрыв руки для объятия. Пруденс кинулась к нему, и он подхватил ее и закружил по воздуху.
Затем поставил на ноги, нагнулся и поцеловал в губы. Отодвинулся и сделал глубокий вдох.
– Боже, как же я скучал. Мне повезло, получил увольнительную на два дня. Командир назвал меня везучим сукиным сыном и велел убираться, пока он не передумал. Я не стал испытывать судьбу и выяснять, вдруг он меня разыгрывает.
Пруденс прижалась к мужу. Сердце ее трепетало от счастья, и она не могла выговорить ни слова.
Сейчас, после новостей от Виктории, можно наконец-то сообщить Эндрю о ребенке. Пруденс стоило немало усилий хранить свою беременность в тайне от мужа.
Но эта мысль вылетела из головы в тот же миг, когда Эндрю накрыл ее губы своими и поднял ее на руки.
– Я скучал, – повторил он, направляясь в спальню. Его щеки заливал румянец, и Пруденс рассмеялась. Только ее застенчивый муж мог до сих пор краснеть при мысли о супружеской близости. – Ты смеешься надо мной?
Опустив ее на кровать, он начал стаскивать рубашку.
– А как же продукты, что ты принес? – сквозь смех спросила Пруденс.
– Ничего с ними не сделается.
Эндрю лег возле нее, и вскоре Пруденс и думать забыла обо всем, кроме поглотившей их любви.
Некоторое время спустя супруги, обнявшись, улеглись рядом, и Пруденс натянула на себя и Эндрю лоскутное одеяло. Похолодать еще не успело, но и теплым октябрьский полдень никто бы не назвал. Когда жар страсти поостыл, она начала замерзать. В голове промелькнула мысль, не заметил ли Эндрю, что она немного округлилась.
Она повернулась к нему. Эндрю лежал с закрытыми глазами, и Пруденс пристально посмотрела на него, словно хотела запомнить каждую черточку. Горбинка на носу, тень щетины на подбородке. Она протянула руку и провела пальцем по его щеке.
В ответ на прикосновение Эндрю крепче прижал ее к себе и приоткрыл глаза:
– Мой командир был прав.
– В чем? – Пруденс удобно устроилась под мышкой Эндрю.
– Я везучий сукин сын. Сначала меня собирались отправить во Францию, вместе с пехотинцами, но в последний момент перевели на запасные конюшни Первого королевского драгунского полка.
Почувствовав неловкость, Пруденс прокашлялась:
– Но это же хорошо, правда?
– Конечно, я гораздо охотнее буду работать с лошадьми, чем сражаться. Меня все равно могут послать во Францию или в Африку, но не на передовую. Просто я все время думаю о том, сколько людей, с которыми мы вместе проходили учения, отправят на фронт. – Эндрю на миг замолчал. – И почему меня единственного выбрали для работы на конюшнях.
Пруденс беспокойно зашевелилась в объятиях мужа, думая о полученной от Виктории записке, которая лежала в кармане кардигана. Она знала, что Эндрю тяжело далось решение жить на деньги жены. Как же он отреагирует, если узнает о ее вмешательстве? Она с помощью связей добилась отмены его отправки на фронт, а ведь он хотел послужить родине и записался добровольцем.