Весенний Король
Шрифт:
Добро пожаловать, твое Величество, неправящая королева.
Такой же ранней (только более снежной) лютенской весной кардинальский секретарь Жерар не принял бесправную племянницу (и пленницу) почти всесильного графа Мальзери, чудом не казненную за попытку убийства сволочного принца. Теперь никто не посмеет закрыть тяжелые ворота перед новой королевой. Хоть перед незаконным «королем» Эриком Бастардом и посмели. Михаилиты же.
К другому Ордену Элгэ бы и не обратилась. Без толку. И потому отнюдь не всесильная королева — опять в жалкой роли смиренной просительницы.
Последняя весть чудом не убила Алексу. А ведь та еще даже не знает, что натворила ее сестра. И с кем ради этого спуталась.
Увы, восточный яд нашел не Всеслава, а невинную женщину. Ладно хоть не детей! Смерть Ксении Словеонской — сама по себе внезапный ужас, а еще ужаснее — что выжил проклятый князь Всеслав. Убийца Октавиана.
А Диего не сумел сбежать.
Пусть Элгэ уподобится тем, кто сначала не верит, а чуть что — кидается к всесильным богам. Но древние боги, мудрая тезка, милосердный Творец, кто-нибудь, спасите Диего! И благородный кардинал, как их служитель! И как неожиданный новый фаворит Патриарха.
Слишком много жутчайших, неисправимых, фатальных ошибок Элгэ уже наворотила. Как и несмываемых преступлений.
Как она могла поверить, что абсолютно беспринципный и подлый граф Мальзери — и вдруг больше не связан с проклятыми змеями? Как могла поверить именно Элгэ?!
Месть для Валериана Мальзери оказалась дороже любых клятв. И уж точно — дороже чужих братьев. Он и родных детей не пожалел. Ни одного.
Вряд ли его верный, вышколенный подсыл и впрямь совершил роковую ошибку. Зачем им — и мидантийскому графу, и его хитрому. умелому слуге — щадить Диего? Жизнь брата дорога лишь для сестер — как Элгэ могла об этом забыть?
На что теперь надеяться? На благородство словеонского князя? У него нет и не было благородства. Не больше, чем у Мальзери. Только политический расчет. Иначе выжил бы и Октавиан.
Разница между двумя ядовитыми, безжалостными интриганами лишь в одном — северный князь любит свою семью. И это сейчас тоже не в пользу Элгэ. И безвинного Диего.
Надеяться, что живой пленник выгоднее бесполезного мертвеца? А почему — если с Октавианом уже было иначе? И если на сей счет нет соображений у Элгэ — откуда им взяться у Всеслава Словеонского?
2
В бревенчатом тереме Всеслава Словеонского в меру натоплено. Все-таки на студеном, суровом севере огромные печи — куда лучше чадящих каминов. Не в пример теплее.
И дышится легко — несравнимо легче, чем в каменных склепах мрачных замков. Дышалось бы. Будь здесь Рунос не в плену. И не только он.
И почему именно Север зовут суровым? Чем родной Мэнд-то приятнее и добрее?
— Сейчас вам лучше не лгать, — бледное лицо словеонского князя окончательно закаменело. — Скажите, вы сумели бы спасти мою жену, будь вы тогда рядом?
— Не знаю, Ваша Светлость, — честно ответил Рунос. — Если вы осведомлены
— Не надо мне о медицине. Я знаю, кто вы, Рунос… Алессандро.
— Я действительно не знаю, Всеслав.
Не боишься оставаться наедине с сильнейшим Светлым магом? Нет, не боится. Потому что Руносу не оказаться в двух разных местах сразу. А то и в трех. И пока он бьется здесь, Диего с Жанной легко могут погибнуть. Они-то если и Маги, то непробужденные.
И потому даже наверняка погибнут. Можно прикончить одного Всеслава. Но не всю его вооруженную стражу. Северный князь — не трус, но жизнь свою ценит. И весьма.
А в посмертном приказе словеонского владыки Рунос даже не сомневается. Как и в честном предупреждении о нем — на всякий случай.
— Ладно, оставим прошлое. — Всеслав легко снес с черно-белой доски чужого обреченного ратника. — Не хочу быть циничным, но сейчас кстати даже смерть моей Ксении.
Наверное, Рунос всё же не сумел сохранить на лице равнодушно-вежливую маску.
— Нет, я не предпочел бы видеть ее мертвой. С Ксенией меня связывало слишком многое. И это не только общие дети.
Вполне возможно. Отца Алессандро Мэндского с его матерью тоже когда-то связывали не только дети.
— И я уж точно не травил мою жену. Но сейчас у меня нет выбора. Змеева судьба его не предоставила. Теперь мы должны исправить то, что случилось. Смерть моей жены и побег младшего Мальзери.
Исправить смерть? Хотел бы Рунос этому научиться.
— Иногда ситуацию исправляет смерть. Дает врагу понять, что ты не шутишь. И не шутил прежде. Когда предупреждал. К примеру, у меня в плену больше нет весьма ценного Октавиана Мальзери, но он ведь здесь был не один. И не забрал с собой всех.
— Если мне будет позволено перебить вас, князь, у вас в плену нет никого, чья смерть огорчит Виктора Вальданэ. Или Валериана Мальзери.
— Я понимаю, что обоих только порадует смерть вашей любовницы — принцессы Жанны. А как же насчет юного Диего? Виктору он родственник через жену. А Мальзери — родной племянник.
Глухое отчаяние грозит затопить. Беспросветное, черное. Как в далеком беспомощном детстве.
Ведь по-настоящему страшны не голодные, бездушные змеи, а разумные люди. Те, кто миг назад мирно говорят и улыбаются, а потом спокойно творят такое, что любой потусторонний ужас забьется в глубочайшую щель и умрет со страху.
— Князь, вы прекрасно знаете, что даже будь у вас все замковые темницы набиты близкой родней Элгэ Илладэн и племянниками графа Мальзери, нынешнему эвитанскому королю и графу Валериану их смерть безразлична. Они оба даже не поморщатся.
— Зато не безразлично политике, Рунос. И короля уж точно не порадует горе его жены. Разве не так?
— Я умоляю вас. — Целитель молча склонил деревянную фигуру своего «монарха». Венец коснулся доски. Дерево к дереву. Гробы тоже всегда тешут из него. — Если я могу оказать вам любую услугу — я это сделаю. Но не трогайте Диего. Он еще мальчишка. И ни в чём не виноват. Ни Диего, ни его сестры ничего вам не сделали.