Весенняя река. В поисках молодости
Шрифт:
Его сведения о литовском фольклоре были не из глубоких.
Райла еще что-то пел, наш новый знакомый добродушно улыбался нам, пил с нами пиво и снова пускался в воспоминания со Сруогой.
Вечером, велев всей группе отдыхать, Сруога взял нас с Райлой на вечернюю прогулку по Мюнхену. Мы блуждали по улицам католического города, из ниш домов смотрели на нас то мадонна, то какой-нибудь святой. Мы заходили в огромные корчмы, названные именами то святого Матфея, то святого Фаддея. Здесь, за огромными столами из толстенных дубовых досок, сидели баварцы. Они пили из огромных кружек пиво и пели:
Trink, trink, Brьderlein, trink.
Lass doch die Sorge zu Haus,
Trink, trink, Brьderlein, trink,
Zieh', deine Stirn nicht so graus,
Meide dein Kummer und meide dein Schmerz, —
Dann ist das Leben em Scherz![56]
В
Сидя в каком-то ресторане, слово за слово мы поссорились со своим руководителем. Сруога вдруг обиделся, поднялся из-за стола и выбежал в дверь. Поняв, что мы плохо поступили, мы с Райлой тоже погнались за ним. Шел сильный дождь; разбрызгивая воду, летели автомобили; на углах улиц возвышались полицейские. Сруоги не было видно. Мы разбежались в стороны, и вскоре кто-то из нас увидел высокую мужскую фигуру. Да, это был Сруога! Он шагал по тротуару, расстегнув плащ, без шапки. Мы погнались за ним, но он так быстро переставлял свои длинные ноги, что мы никак не могли его догнать.
Увидев идущую навстречу женщину, Сруога расставлял руки и пытался ее поймать. Женщины с воплем разбегались. А мы все бежали за поэтом (да, профессор снова почувствовал себя поэтом!) по нескончаемым улицам Мюнхена, пока наконец не заблудились и не забыли, в какой стороне наша гостиница. Дождь перестал. Мы встретили каких-то немцев и спросили у них, куда нам идти. Они подробно объяснили дорогу и спросили, откуда мы. Узнав, что мы из Литвы, они сказали:
— Ja, ja, Litauen… Voldemaras… Ein tьchtiger Mensch…[57]
— Черт подери! — выругался Райла. — И тут эту бестию знают, да еще считают приличным человеком…
На следующий день болела голова, а нам пришлось осматривать самое интересное в этой стране — еще не совсем оконченный в те годы так называемый Большой Немецкий музей. Под землей устроены угольные и соляные копи в натуральную величину. В огромных залах показано, например, развитие транспорта от примитивных носилок и повозок до новейших автомобилей, автобусов и трамваев — все в натуральную величину. Нажмешь кнопку, и трамвай едет по залу. В таких же залах показано развитие авиации от крыльев Икара до новейших самолетов, потом залы, посвященные музыке, книгам и многому другому. Не то восемь, не то пятнадцать километров надо пройти по всем залам музея. Удивительная панорама развития цивилизации. Такой мне больше нигде не довелось видеть!
Потом мы поехали
— Это сторонник Гитлера, национал-социалист, — сказал Сруога, когда кривоногий субъект отошел от нас. — В Мюнхене у них штаб. Видели вчера на улице парней в коричневых рубашках? Это все гитлеровцы…
И никому из нас не пришло тогда в голову, что пройдет несколько лет и эти парни в коричневых рубашках будут ходить в кованых сапогах по улицам всей Германии, а еще несколько лет спустя разрушат, сожгут Европу… Они заставят эмигрировать Оскара Марию Графа, посадят в концлагерь Сруогу, развяжут войну, во время которой будет уничтожен Берлин и сильно разрушен Мюнхен…
Приехав в удивительно прекрасный городок Берхтесгаден, утопающий в цветах, мы и не подозревали, что в этих горах, у волшебных Кенигзе и Оберзе, в которых так поэтично отражаются снежные вершины Вацмана и семерых его детей, будет устроено так называемое «Орлиное гнездо» Гитлера, вторая резиденция немецкого диктатора; здесь он будет составлять планы своих кровавых преступлений. Мы плавали на моторной лодке по Королевскому озеру, глядели на голубые волны, на воду, окруженную темно-зелеными высоченными елями, на серебристые нити далеких водопадов, на застывшие вдалеке сверкающие в огнях заката вершины Альп. Мир казался невероятно прекрасным и богатым. Путешествие ежеминутно показывало нам красоту, созданную умом и руками человека и самой природой. Хотелось все запомнить, чтобы не стерлась ни одна черточка нового города или творения природы, чтобы она вечно светила нам. Воспоминание может потускнеть и кануть в прошлое, но оно то и дело дает душе новую радость…
Потом Вена, Дунай, Пратер, Ринг… Удивительные архитектурные ансамбли, королевский дворец в городе и в Шенбрунне, музеи искусства и естествознания. Собранные за столетия горные кристаллы и картины Брейгеля, улыбки чудесных статуй и золотое небо итальянских пейзажей. Все казалось сказкой для человека, который лишь несколько лет назад покинул родную деревню и теперь впервые в жизни прикоснулся к великому, вечному искусству и красоте, которую раньше он не мог представить даже во сне, к людям, которые жили в другом окружении, в других условиях и каждый день дышали воздухом этих городов, парков, музеев. И эти люди казались нам счастливее нас.
Когда мы заглянули в ресторан выпить пива, к нам очень долго не подходил кельнер, или, как его называют по-немецки, обер. Балис Сруога сказал, что официантов лучше подзывать не «Herr Ober», а кричать по-русски: «Корова». Звучит похоже, зато слово «корова» больше действует. Не выдержав, Сруога крикнул:
— Эй, корова!
Тут же к столу подбежал обер, поклонился в пояс и по-русски сказал:
— Что прикажете, господа?
Оказывается, это был эмигрант. Сруога страшно смутился и начал извиняться перед обером. Но тот печально улыбнулся и ответил: