Весна (Дорога уходит в даль - 3)

Бруштейн Александра Яковлевна

А как бы хорошо - остаться дома, лежать с закрытыми глазами, снова и снова перебирая в памяти все, что я узнала ночью про Андрея Кожухова и его товарищей! В воображении можно даже самой участвовать во всех событиях, описанных в книге.

Вот, например, я Зина. У меня есть маленький сынишка, и, конечно, я его обожаю. Но он живет не при мне, и это очень горько. Я вообще нигде не живу: я революционер-подпольщик, и потому у меня нет постоянного пристанища. Скрываюсь от ареста, ночую где придется: нынче у одних, завтра у других, иногда в лесу или в поле... Разве можно при такой жизни таскать за собой сынишку? Ребенок - это ребенок:

ему нужна своя постоянная кроватка, и молоко вовремя, и котлетка, и конфетка... Вот и живет мой сынишка не со мной, а у моих мамы и папы (они ведь ему дедушка и бабушка). Мне даже нельзя приехать хоть на один день в город, где они живут. Меня могут там арестовать, а от этого пострадает самое важное - моя революционная работа.

И вот однажды, мечтаю я, меня посылают с революционным поручением (опасным ужасно!) и как раз в тот город, где живет у мамы и папы мой сынишка. И вот я приезжаю в этот город. До тех пор, пока не исполнено революционное поручение, я даже не позволяю себе вспомнить о свидании со своими. Наконец, продолжаю я мечтать, я исполнила все, что мне поручили, исполнила хорошо. Теперь я могу в сумерки прокрасться в наш дом. Это, конечно, тот же дом, где мы живем теперь. Я издали узнаю наш подъезд, узнаю вербы, растущие цепочкой на противоположной стороне нашей улицы... "На пять минут! Только на пять минут!" - говорю я себе.

Подхожу к нашему подъезду, а там засада: полиция, жандармы... Сейчас они меня схватят! Но я проворно и незаметно проскальзываю в магазинчик часовщика Свенцянера рядом с нашим подъездом. Полицейские, конечно, врываются туда вслед за мной.

Бедный старик Свенцянер, конечно, страшно пугается, но я говорю ему совершенно спокойно: "Господин часовщик, вы уже починили мои часики?" Вот какая я толковая: я не называю его по фамилии, я как будто и не знаю, что его зовут "господин Свенцянер". Просто я отдала в починку мои часики первому попавшемуся часовщику, а теперь пришла за ними... Вот какая я сообразительная! А сама смотрю на Свенцянера пронзительно-выразительно, словно хочу сказать ему: "Поймите! Поймите! Я как будто бы отдала вам в починку часики!" И Свенцянер - чудный старик!
– он сразу все понимает. Он не говорит: "Ах, мадмазель Яновская, как вы поживаете? Как папа? Как мама?", или "Какие часики вы мне давали? В первый раз слышу!" Нет, Свенцянер смотрит на меня равнодушно-вежливо, словно он видит меня в первый раз в жизни. Он отвечает совершенно холодно, как незнакомой заказчице: "Приходите завтра, часики будут готовы..."

А сам глазами показывает мне на дверь в глубине. Она ведет в чуланчик за магазином, где Свенцянер живет со своей семьей.

В мгновение ока я бросаюсь туда, вижу там дверку, ведущую прямо во двор, и ускользаю через эту дверку. Позади себя я слышу крик Свенцянера: "Помогите! Она толкнула меня и убежала!.." Ну не чудесный ли старик?

Или еще так: я - Таня, и мой любимый, Андрей Кожухов, прощается со мной - он уходит на подвиг, на смерть... "Андрей, - говорю я, - я буду любить тебя до самой смерти!"

Меня и Бориса вводят на помост. Сейчас нас повесят. "Прощай, Борис! говорю я.
– Мы счастливые: мы умрем вместе за революцию!.."

В общем, все очень похоже на те мечты, которые волновали меня в детстве. Тогда я мечтала, что я укротительница тигров и львов мисс Ирма или рыцарь Роланд, погибающий

в Ронсевальском ущелье. Это было очень интересно для меня, но совершенно недостижимо: в клетку с хищниками я так же не могла попасть, как и в Ронсевальское ущелье. Мужая, человек начинает мечтать о вещах достижимых. И вот о революции можно мечтать: это вполне осуществимо!

Но довольно витать в облаках мечты - надо отправляться в институт.

Выхожу на улицу. Часовщик Свенцянер - не воображаемый, а живой - стоит на пороге своего магазинчика и равнодушновежливо раскланивается со мной. "Чудный старик!
– думаю я, окончательно смешав мечты и действительность. Как он хорошо играет свою роль!" И, поравнявшись со Свенцянером, я смотрю на него пронзительно-выразительно. "Спасибо вам, - думаю, - чудный Свенцянер! Вы помогли мне убежать от жандармов!.." Свенцянер, конечно, смотрит на меня как на сумасшедшую.

Придя в институт, я увожу Маню для секретного разговора в Пингвин.

– Маня, ты читала такую книгу: "Андрей Кожухов"?

Маня отвечает не сразу. Она смотрит мне в глаза, словно раздумывает: можно отвечать откровенно или нельзя? Ну конечно, можно: я своя, я друг.

– Читала, - отвечает Маня.
– И ты?

– Да... Маня, какие люди! Ох, какие люди!

– Кто дал тебе книжку?

– Из "летучей библиотеки"... А тебе?

– Мне Матвей давал, мой брат. Он тоже из "летучей библиотеки" брал.

– А есть там еще и другие книжки? Ты читала их, Маня?

Маня снова отвечает не сразу.

– ...Только знаешь, Шура, о таких вещах...

– Знаю, знаю!
– отмахиваюсь я.
– Слава богу, не маленькая, где не надо, там не сболтну!.. Маня, я бы хотела перечитать все, какие только есть! Знаешь, я прочитала "Кожухова" ночью и стала сама не своя!

В коридоре, перед концом большой перемены, ко мне неожиданно подходит Зоя Ганнибал. Она из последнего класса, выпускница... Что ей может быть нужно от меня, пятиклассницы?

Зоя Ганнибал у нас самая красивая ученица. Глаза, ротик, носик - все как у красавиц, нарисованных на обертках березового крема "Энглунд" для белизны кожи. Впрочем, носиком своим Зоя Ганнибал не совсем довольна какое-то, считает она, есть в нем еле заметное утолщение. Для того чтобы исправить этот недостаток, Зоя на ночь надевает на носик шпильку - так и спит с зажатым носиком! Кто-то, вероятно в шутку, предложил Зое вместо шпильки надевать на носик деревянный зажим, каким укрепляют на веревке белье, развешанное для просушки. Зое очень понравилась эта мысль, и она умоляет всех приходящих учениц принести ей такой деревянный зажим, чтобы надевать его на носик... Может быть, она и меня хочет попросить об этом?

Зоя Ганнибал уводит меня в Пингвин и там, глядя мне в самую печенку своими глубокими глазами, спрашивает:

– Вы Шура? Да, да, я знаю! Вы Шура!

Отвечать на это мне нечего - я ведь и в самом деле Шура.

Но что ей от меня нужно? И какое имеет значение, Шура я или Мура?

– Шура!
– продолжает Зоя.
– Вы прэлэстная, да?

Еще того не легче!

– Не знаю...
– отвечаю я с самым глупым видом. И правда, откуда я знаю, "прэлэстная" я или нет?

– Нет, нет! Вы прэлэстная, прэлэстная!
– капризно настаивает Зоя и даже топает ножкой.
– Вы прэлэстная, и вы исполните мою просьбу. Да?