Весна, которой нам не хватит
Шрифт:
– Да! Хортенс, о чём вы говорили?! – Марджери вцепилась в мой рукав, я с трудом сконцентрировалась на ней и вообще на всём, что происходит вокруг. Кажется, еда в моей тарелке давно и беспробудно кончилась, и последние минут пять я в полной рассеянности скребла вилкой по пустой тарелке. – Скажи, он чудесный, да?
Стыдоба.
– Он… ну…. Просто задал мне несколько вопросов по… лайгону. Вот и всё.
Я почувствовала, как румянец заливает щёки.
– Ой, надо в следующий раз тоже сделать вид, что я ничего не понимаю! – воодушевилась Мардж. – Вдруг он и меня оставит после занятия для личной беседы!
– Ты и так ничего не понимаешь, тебе надо просто перестать делать вид, будто это не так! – хмыкнула Леа. – Но вообще… да. Интересный мужчина.
– Стройный, но сильный.
– И пальцы такие длинные и тонкие. Наверное, он ещё и музыкален.
– И черты лица необычные, но изящные!
Я обнаружила, что сжимаю пальцами край скатерти так, словно падаю в пропасть, и это единственное, за что ещё можно держаться. «Интересный»! «Мужественный»! Вот, значит, как. Знала бы она… знали бы они все.
Не знают и узнать не должны ни в коем случае! Я обещала. А даже если бы и не обещала: Эймери имеет право провести последние три месяца так, как он хочет. Полноценно.
Но чего хочет именно он? Что он здесь делает и почему это было «не его решение»? А чьё? Как он попал сюда? Я была столь поражена его внезапным появлением, что эти вопросы в тот момент только слабо маячили где-то на периферии сознания. А теперь, слушая восторженный девичий гомон, я поняла, что должна буду это узнать. Попробовать. Эймери сам заговорил со мной, и хотя обращался весьма отстранённо и официально, надо признать – я это заслужила. Но он как будто оставил в прошлом ту нашу историю, наши детские бесконечные игры в догонялки, закончившиеся почти по-взрослому.
Какое право я имею лезть в его жизнь и в его душу, после того, как сбежала от него тогда, у Лурдовского ущелья?
– Ну, Хорти у нас дама почти замужняя, - Делайн осторожно коснулась браслета из белых камушков оникса на моём запястье. – Что ей до загадочных красавчиков, когда у неё такой мужчина в личном пользовании. А вот мне, пожалуй, можно попытать счастья на индивидуальной консультации. Что-то мне подсказывает, мальёк Эйр с удовольствием ответит на самые сложные вопросы…
Я закусила губу. Молчи, Хортенс! Не имеешь ты права вмешиваться. Помимо тебя и твоих соседок на первом и втором курсе ещё сто семьдесят три по-своему хорошеньких и привлекательных малье, каждая из которых может попытаться очаровать нового «преподавателя». И мне нечего возразить. Я сказала Армалю «да», и пусть пока это только слово, а браслет на руке – не более чем символ, но всё же… Нельзя быть такой легкомысленной, ветреной, нет, не то слово – подлой!
Но я… Но он же был мой! Мой, мой, мой, я его столько лет сама себе выдумывала, я… Стальная космея, никто не должен узнать ни о чём, а мне кажется, что на моём лице всё написано самыми огромными печатными буквами. Хотя, собственно, ничего не было и ничего уже точно никогда не будет.
После следующего занятия по лайгону «мальёка Флотариса» не менее двух десятков юных малье с энтузиазмом подняли руки, демонстрируя ярое желание продолжить увлекательную беседу о построении ряда зубодробительных грамматических конструкций этого мёртвого искусственного языка, на который никто не мог натравить какого-нибудь лингвистического некроманта, дабы упокоить его уже наконец с миром. Эймери, явно не ожидавший подобного тотального рвения к учёбе, несколько растерялся, но быстро совладал с собой, улыбнулся – и это была хорошая улыбка, его, та самая. Огляделся, словно был не на занятии, а на балу, выбирая партнёршу по танцу.
– Малье Делайн, я оценил глубину ваших знаний по своему предмету, и это не может не радовать, хоть здесь и нет моей заслуги. У меня есть к вам одно предложение… вы сможете задержаться после занятия?
– Я?! Но… Да. Да. Разумеется!
– сегодня Дел была какая-то задумчивая и непривычно молчаливая, я отметила это, но спрашивать ни о чём не стала, погружённая в собственные невесёлые мысли. Вот только от вопроса Эймери она вздрогнула и как-то вся вспыхнула, принялась накручивать на пальцы пряди волос. Бросила на меня короткий то ли испуганный, то ли виноватый взгляд.
Теперь пришла моя очередь выходить, а её – оставаться. Краем глаза, прежде чем закрыть двери, я увидела, как Эймери подходит к Делайн. Близко, очень близко. Куда ближе, чем ко мне в прошлый раз.
Куда ближе,
Глава 2. Факультатив по главтону
Несмотря на несомненный интерес студенческой части КИЛ к новому преподавателю, «мужественному и в то же время утончённому» (скрип моих зубов, должно быть, слышали даже в КБД), записываться на факультатив по главтону желающих не нашлось. Во-первых, до конца учёбы оставалось два с половиной месяца, и их нужно было посвятить подготовке к экзаменам, во-вторых, нам вполне хватало «скульптуры тела» и танцев. В-третьих, прогрессивность Айваны всё-таки не распространялась ещё так далеко, чтобы юные малье и мальи жаждали обучаться боевому искусству с какой-то кротовой палкой, простите, шестом. Но в любом случае я не смела и рассчитывать на то, что ранним воскресным утром окажусь в спортивном зале, тёмном и прохладном, в полном одиночестве. Правда, у меня были мягкие и тёплые спортивные брюки и приличествующая случаю свободная туника до колен, но всё же я чувствовала совершенно зимнюю ещё зябкость.
Впрочем, виновато в том было волнение. В этот момент я даже пожалела, что со мной нет Делайн. Подруга идти на факультатив категорически отказалась, хотя со спортом дружила гораздо крепче меня, и я не знала, что и думать. Её первоначальный интерес к Эймери после их первого индивидуального разговора сменился тщательно маскируемым смятением. Как будто он проявил ответный интерес, к которому Делайн совсем не была готова.
Как бы оно ни было на самом деле, я не хотела осуждать Эймери.
Что бы делала я, если бы мне оставалось жить три месяца? Металась бы в ужасе, тратя драгоценные минуты на боль и отчаяние, или попыталась бы взять от жизни всё, что успею? Съездить в Бранницу к морю, встретить рассвет на берегу Лурдовского ущелья, напиться так, чтобы на ногах не стоять.... Я вспоминала, как мы целовались с Эймери в его домике, и закусывала губу так, чтобы боль отрезвила. А если он сказал правду, и дело было вовсе не в том, что я была ему нужна, если он просто хотел любую доступную женщину, просто потому, что был уже взрослым, потому, что время уходило, и можно было наплевать на рамки приличий?
Ему было девятнадцать тогда, а сейчас двадцать, и жизнь уходила всё быстрее и быстрее. Я-то ему не нужна, но ведь есть и другие, такие, как Делайн. Её трудно назвать красавицей, но она милая и энергичная, в ней столько жизни, что на месте Эймери я выбрала бы именно такую девушку. Он может очаровывать, если захочет, кому, как не мне это знать. И...
– Свадьбу назначим на второе июня, - безапелляционно сказал намедни Армаль, и я вдруг представила, что у него есть большая тетрадка с датами, куда он старательно вписывает все свои амбициозные планы: экзамены, походы к куаферу для бритья и стрижки, визиты к бабушкам и тётушкам и где-то между этим всем – свадьбу со мной.
– А почему не на первое?
– эхом отозвалась я.
– Первого день рождения у дяди Корба. Не будем валить всё в кучу.
У меня голова шла кругом, но это было какое-то странное головокружение, и как назло, Делайн была плохой слушательницей именно в эти дни, когда она была так мне нужна. Если бы помолвка с Армалем была бы только нашим с ним личным делом, всё было бы не так уж и страшно и я успела бы осознать происходящее, но увы.
К сожалению, практически в тот же самый день мои родители обо всем узнали, и начался форменный ад. Все эти две недели, которые прошли со дня помолвки, я ежедневно получала письма от обеих матерей сразу, непрерывно чего-то от меня требующих. Создать и утвердить списки гостей, меню, место свадьбы, цвета и цветы, форму ваз, прохладительные напитки для сада, количество свадебных птиц, начинку для торта, музыку, даже ароматы! По выходным я должна была куда-то ездить, что-то примерять, смотреть, выбирать, планировать, и это было ужасно. Хлопотно, сложно, нудно и так дорого, что можно было бы запросто на год осчастливить какой-нибудь сиротский приют. Но ни моя мама, ни мать Армаля, потребовавшая называть себя "матушкой", ничего не желали слушать.