Весна незнаемая
Шрифт:
Держась поближе к стене хоромины, Веселина пробралась к хлеву. В кольце у двери догорал факел, оставленный, когда корову возвращали в стойло. Мать-Туча лежала на соломенной подстилке и изредка вздыхала, отдыхая от утомительного обхода улиц. Весь ее вид, гладкая шкура, огромное, как мешок, горой лежащее брюхо, влажные глаза говорили о здоровье и изобилии. И у Веселины полегчало на сердце: если корова жива, значит, и эту беду пережили.
– Здорова ли, матушка? – дрожащим голосом приговаривала Веселина, присев возле ее головы и почесывая корове лоб. – Ах, голубушка ты моя, какой же страх смертный нам достался! За что же на нас так боги огневались?
–
Вздрогнув от неожиданности, она поспешно обернулась. В глубине хлева, у самой стены, стояла небольшая ростом, согнутая старуха. И облик ее, и голос были Веселине незнакомы, и она настороженно поднялась на ноги. Как старуха туда попала? Когда Веселина входила в хлев, здесь не было ни одного человека, пропустить ее мимо себя и не заметить она тоже не могла. Изумленная Веселина таращила глаза в полутьме, пыталась рассмотреть старуху получше, но не получалось: мешала темнота, мешал черный платок, низко надвинутый на лоб, мешала сама старуха, клонящая голову вперед. И факел замерцал вдруг так боязливо и робко, замигал, как будто отступая, свет затрепетал и попятился. Старуха принесла с собой темноту, и эта темнота, как живая тень, разливалась по хлеву и властно подчиняла себе пространство.
– Ты… кто? – бессознательно спросила Веселина.
Не зная ответа, она всем существом ощутила главное: отсюда надо уходить, и как можно скорее. Как угодно, хоть через стену, лишь бы подальше! Вид старухи не казался угрожающим, но во всей ее сгорбленной и размытой фигуре было что-то настолько нечеловеческое, что каждая частичка живого тела кричала, стремясь избавиться от соседства с неживым существом: «Прочь отсюда! Берегись!»
– Ах, бедная ты моя! – приговаривала старуха, и вся она, как один огромный глаз навьего подземелья, была устремлена к лежащей Матери-Туче. – И Зверь на тебя зубы скалил, и Костяник морозом дышал – нехорошо тебе здесь! Заберу-ка я тебя к себе! У меня тепло, покойно, не светло, да сытно! И злыдни не достанут. А здесь ты ненадобна, все равно здесь весны более не будет, на лужок тебя погулять не поведут. А у меня луга добры, широки, травянисты, шелковисты – гуляй да молока набирай! А коли кому коровка понадобится – пусть приходит.
Старуха вдруг обернулась к застывшей на месте Веселине, и сама душа ее тихо поплыла куда-то вниз, в темноту. У старухи не было лица. Была темная, туманная дыра в никуда, и сама старуха утратила черты человеческого существа и стала темной бездной.
«И ты ко мне придешь!» – мягким, гулким, обволакивающим и жутким голосом шепнула тьма.
Голос ее пронзил Веселину и черной волной разлился по каждой жилочке, и она невольно ухватилась за жердь стойла, чтобы не упасть. Бездонная бездна была прямо под ногами, была вокруг, готовая сомкнуться и поглотить.
«И ты ко мне будешь! Ожила ты, душа моя, новое пристанище себе нашла, новым имечком прикрылась, ишь, косу до пояса опять отрастила! Ты себе новое место нашла, да и я не проста – и я тебя нашла! Корову я возьму, а ты сама придешь! Дорожка твоя изведана, исхожена: Черный тебя усыпит, Красный разбудит, ключ железный тебя замкнет, золотое копье выпустит. Тот тебя на волю выведет, у кого руки по локоть в серебре, ноги по колен в золоте… – десятками догоняющих друг друга голосов гудела темнота. – Кто три пары железных сапог стопчет, три железных посоха изотрет, три каравая железных изгложет, кто пройдет леса дремучие, горы толкучие, болота зыбучие…»
Голоса слились
Коровы в стойлах вздыхали и помыкивали. Говорящая тьма не тронула их. Веселина уже знала, кто пришел к ней и увел Мать-Тучу, она задыхалась в этом воздухе, убитом прикосновением Велы. Сама душа молила: скорее, скорее отсюда, на волю, в тепло, к живым людям! Она даже не помнила, что привело ее сюда. Цепляясь за жердь стойла, Веселина поднялась на ноги и побрела к дверям.
Во дворе мелькали огни факелов, костер опять горел, сновали туда-сюда темные человеческие фигуры. При виде ночного неба Веселина вспомнила Костяника; эти два ужаса придавили ее разом, и она замерла, прислонившись спиной к дверям хлева. Все ее силы разом кончились, на миг показалось, что сердце не хочет больше биться: невозможно выдержать столько сразу.
Перед святилищем раздавалось множество тревожных и горестных голосов, люди сновали через двор, поднимали со снега неподвижные тела, несли их в хоромину и клали перед священным огнем. Старухи принимались хлопотать, растирать снегом, Веверица выкрикивала заговоры, искусно повышая или понижая голос, кропила жертвенной кровью.
Помалу опомнившись, Веселина пробралась в хоромину. И первой же она увидела свою мать: не утирая слез, бегущих по щекам, Любезна хлопотала над неподвижным телом Яровода. Мальчик был бледен, неподвижен, и в его лице появилось что-то особо тонкое, прозрачное, как будто это была лишь кукла, искусно вылепленная из снега. Веселина заметила брата, но не сразу сообразила, что это значит: слишком она была полна увиденным в хлеву, ни для чего другого в ее душе не оставалось места.
– Люди! – закричала она, едва показавшись на пороге. И голос ее был таким, что погасил общий гомон и заставил обернуться к ней. – Люди! Мать-Туча! Вела украла ее! У меня на глазах забрала!
– Мать-Туча? – повторило несколько голосов.
– Вела? – К Веселине шагнул Щеката.
Веверица вскрикнула и бросилась в хлев, толпа окружила Веселину. Теперь уже никто не кричал: все были придавлены ужасами, сыпавшимися со всех сторон, и просторная хоромина, вместившая несколько сот человек, сейчас казалась крохотной искоркой жизни среди безбрежного моря холодного мрака.
– Вела сказала: корову вернет… – Веселина хотела рассказать по порядку и не могла, голос темноты отдавался в ее памяти и сбивал с толку, слова путались. Из всего сказанного Велой она поняла меньше половины, и непонятое уже рассыпалось, забылось. – Она сказала, что забирает нашу корову от беды, от Зимнего Зверя и Костяника. И что вернет ее тот… тот…
Смутные речи о руках по локоть в золоте казались и важными, и неуместными. «Это не жизнь, это кощуна получается…» Про железные сапоги… толкучие горы… Не то, все не то! Веселина хмурилась и готова была расплакаться, как маленький ребенок, который очень сильно хочет что-то выразить, но не умеет говорить. Она шарила взглядом по толпе, точно искала помощи.