Весна в Крыму (Преображение России - 15)
Шрифт:
– Раз он черт, этот в шляпе, он валяться не должен, а должен он ускакать на своих козлиных ножках куда подальше.
– Черта этого фамилия Жемарин, - отчетливо отозвалась на это Наталья Львовна.
– Он искусствовед, чего ты не понимаешь и чего тебе втолковать нельзя... Он меня провожал сюда из лавки, как это делают порядочные люди, и ты завтра же извинись перед ним за свой дикий поступок.
– Я чтоб? Извиняться? Держи карман!
– крикнул Федор.
– А как он сюда сам заявится, то увидишь, как я ему морду
– Таким, какой ты теперь, Федор, я тебя не видела, - скорее с удивлением, чем с обидой в голосе, сказала Наталья Львовна.
– Ты не таким зверем уезжал отсюда, каким вернулся. Ты очень озверел там, ты знаешь?
– Еще бы не знать, - кивнул головой Федор.
– Там нет человека, какой бы не озверел, - на то он и называется фронт. Убивают там людей, или что с ними делают? В лапту что ли играют? Убивают как последнюю сволочь, какой жить зачем?.. Незачем! Вот!..
– А почему ты в пальто, а не в шинели?
– вдруг спросила Наталья Львовна.
Федор поглядел строго на Пелагею и сказал:
– Сделала одно свое дело, - иди делай другое, - чего зря стоишь!
– И то, зря стою, - согласилась Пелагея и ушла, но дверью хлопнула громче, чем могла бы.
Федор подождал немного, прислушиваясь к ее шагам, потом придвинулся на шаг к жене и сказал вполголоса:
– Потому я в штатском, что войну со своей стороны я самовольно кончил... чтобы свои от большого ума меня не убили, - вот!
– То есть, другими словами... ты, значит, просто бежал!
– с нескрываемым презрением и на лице и в голосе сказала Наталья Львовна и добавила: - Ты значит, ни больше ни меньше как дезертир?
– Все бегут оттуда, - поняла это?
– выкрикнул Федор.
– Там теперь никакой не фронт, а настоящий ад кромешный! Никто никакого начальства не слушает и даже чести генералам не отдают, - какое же это теперь войско? Это называется сброд, а не войско, как никакой дисциплины военной там нет!.. И воровство пошло повсеместно, а также и грабежи среди бела дня и убийства, если ты хочешь знать, - вот! А за военные действия кто из офицеров если скажет, - ну уж в живых его тогда не ищи!.. "Де-зер-тир!" - вытянул он. Вот чем напугала! Теперь ты поняла, зачем я шинель бросил, а пальто купил? Поняла?
– Поняла, - ответила она, но отвернулась.
– Не понравилось тебе, значит, что я приехал? Хотелось тебе, значит, чтобы меня ухайдакали?
– Нет, этого мне не хотелось!
С такой искренностью вырвалось это у Натальи Львовны, повернувшейся теперь к мужу, что Федор не мог не поверить ей, и он отозвался на это, прикачнув головой:
– Как по тебе заскучал я там, об этом не говорю: писал же тебе, должна была знать... А заместо того - вон как ты меня встретила!
И Федор не сел после этих слов на стул, а как-то рухнул и голову взял в обе руки.
Наталья Львовна сказала было:
– Ты меня встретил,
– но тут же поняла, что говорить этого было не нужно. Она села рядом с ним, так же, как он, опустила голову на руки и заплакала снова.
Так они сидели и молчали минуты три, и первой заговорила Наталья Львовна.
– Значит, ты вошел в дом, когда я только что ушла, а как же тебя впустила Пелагея?
– Ведь я же ей сказал, кто я такой.
– Хорошо, допустим... А как же ты разглядел этого Жемарина, не понимаю.
– Очень просто я его разглядел: стоял у двери и в прорезь глядел на улицу... А на улице нешто так уж темно было? И разговор его я расслышал.
Наталья Львовна догадалась, о какой прорези говорил Федор: в двери была щель, а под нею с внутренней стороны ящик для писем и газет, и ей самой показалось странным то, что такая мелочь почему-то сразу ее успокоила. Она поднялась и сказала теперь уже тоном жены и хозяйки:
– Ну что же, - значит, с приездом! Снимай пальто, садись к самовару поближе, будем чай пить... Я сладких пряников принесла, а чай у меня настоящий, а не какой-нибудь.
Ей даже показалось, что надо бы улыбнуться теперь мужу, но в улыбку, точно она забыла, что это такое, - никак не складывались губы.
– Все-таки мне не совсем понятно это, - заговорила Наталья Львовна, наливая стакан мужу.
– Вот подошел к двери, постучался, вышла на этот стук Пелагея, - и как же она тебя пустила? Ведь так, согласись с этим, она могла бы пустить и кого угодно, даже двух-трех грабителей. А ведь я ей сколько раз приказывала, чтобы она спрашивала: "Кто там?"
– Она и спрашивала, а как же иначе?
– объяснил Федор.
– А я ей: "Это ты, Пелагея?"
– Почему же ты знал, что ее зовут Пелагея?
– удивилась Наталья Львовна.
– Вот тебе раз!
– удивился и Федор.
– Раза два мне в письмах ты ее имя называла, значит, об этом забыла?
– Она мне в ответ: "Я - Пелагея, а ты кто такой?" - "А я, - говорю, - твой будущий хозяин, Федор Петрович".
– "Врешь, - говорит, - наглая душа, - Федор Петрович наш на фронте воюет".
– "Был, говорю, - на фронте, точно, а теперь я здесь, только что приехал..." Ну, она и отперла дверь... Вот как это получилось у нас с Пелагеей.
– Ну, тогда ее и спроси, бывал у меня этот в шляпе - Жемарин, или она его никогда не видела? При мне спроси!
Федор выпил полстакана горячего чая, потом вздохнул и сказал:
– Разве прислуга против своей хозяйки что сказать посмеет? Чудное дело! Она же за свое место будет опасаться... Об этом не беспокойся: я у людей спрошу, какие считаются посторонние.
Наталья Львовна поглядела на него изумленно:
– Да ты понимаешь, что оскорбляешь меня такими словами, или не понимаешь?