Весна в Ялани
Шрифт:
– Чё это? – спрашивает.
– Человек, – говорит Коля.
– Человек?!
– Был. Замёрз. Мёртвый.
– Ты чё?! Чё, точно, что ли?
– Точно.
– Вот, бляха-муха!.. А кто же это, интересно?
– Спроси его.
– Сейчас в тайгу-то кто попрётся… Охотник только.
– Может, лыжник?
– Лыжник?
– С карабином…
– Ты его видел?
– Показалось.
– Может, в отвале где и карабин?
– Да это так я… Те в халатах.
– Для маскировки?.. Перелопатить снегу сколько надо, чтобы найти-то… Где он сидел,
– Весной оттает… если тут.
– Когда милиция приедет. Искать же будут.
– Он, может, был без ничего.
– Ну, разберутся… надо будет, – говорит водитель. Уши потёр себе ладонями. – После кабины-то… не жарко.
– Наверное, – говорит Коля. Уши под шапкой у него – не мёрзнут, он и не с пылу – пообвык.
– Смотря, конечно, кто тут это, – говорит водитель. – А то и по хрен ей, милиции, замёрз, и ладно… Какой бездомный, может, бич, и не почешутся… Если охотник, где-то и ружьё.
– И патронташ бы был… если охотник.
– И тот тут где-то.
– И рюкзак.
– Ну, и рюкзак, не без него же… Растащило… Ох, ёлки-палки, кто же это?! Ну, кто бы ни был – человек.
Сидят вороны на берёзе, не улетают. Заинтересованные. Между собою не бранятся. На людей смотрят внимательно. Будто в то, о чём те говорят, вслушиваются, слово боятся пропустить – не шелохнутся. Всё они знают, но не скажут.
Глядят Коля и водитель на мёртвого – глаз от него не отвести. Как от воды бегущей, от огня ли.
На сопке где-то ухнула лесина, рухнув, – перестояла. Эхо, как птица вспугнутая, крыльями захлопав, полетело, на дне распадка улеглось; совсем утихло – зарылось в снег, наверное, – чтобы никто его уже не потревожил.
Два ворона, один от другого метрах в десяти, словно ведущий и ведомый, хрипло и изредка между собой перекликаясь, прямо, как по начертанному курсу, проследовали в небе голубом в сторону розового горизонта. Им до того, что на земле творится, нет будто дела. Похоже, так оно и есть – вид у них больно отрешённый.
Пошёл к машине водитель, поднялся на подножку, дверцу открыл, достал из бардачка строительные перчатки, возле машины их надел, назад вернулся. Говорит:
– Надо хоть посмотреть… Ты тут, я тут… Давай-ка… это…
– Обувь не та, – говорит Коля. – Штаны, как у Флакона.
– Флакон?
– Да был тут у меня.
– А ты?..
– Я сторожу здесь, на деляне.
– У Мерзлякова?
– У него… И не Электрик.
– А это кто?
– Да был тут тоже.
Взявшись вместе за рукав и за полу когда-то белого, заношенного полушубка, встряхнули человека. Снег с лица его скатился. Как со стеклянного. К нему снежинки не пристало. Светло-каштановые, с проседью, волосы у него, у человека бывшего, на голове в косички смёрзлись – дыбом торчат, как ирокез. Серая кроличья шапка валяется тут же и тоже смёрзлась – словно пушной зверёк, в петле или в капкане околевший. Голова ещё недавно хозяина этой шапки, когда он был ещё живой,
Воздря.
– Ты его знаешь? – спрашивает водитель.
Рассмотрел Коля будто прозрачное лицо замёрзшего и признаётся:
– Знаю.
– Кто?
– Яланский, наш.
– А кто такой-то?
– Шура. Лаврентьев. Пчеловод.
– А-а, – говорит водитель. – На Рыбной. Пасека там. Знаю. Мы позапрошлой осенью оттуда лес возили, с сопок… Росомаха.
– Его потом уж так прозвали.
– Слышал. За воровство…
– Да, по избушкам шарился… по путикам чужим.
– Во, наша жизнь, не знаешь, где и как закончишь… Отшарился, – говорит водитель. – Надо сообщить… в милицию.
– А как?
– Бог правду видит…
– Он видит всё.
– А ты в Ялань?
– В Ялань.
– Есть телефон?
– Мне он зачем?
– Понятно. На Медовом берёт мобильник, как поднимусь, оттуда позвоню, связь если будет. Зять, муж сестры, там, в уголовном розыске… начальник.
– Ладно, – говорит Коля.
– Может, его уже и ищут, – говорит водитель.
– Кто?
– Мало ли…
– Сестра?.. Та в городе.
– Сестра.
– А ей-то чё?.. Почти не видятся… Не виделись, – говорит Коля. – Он круглый год жил тут, в лесу. В Ялани был, наверное… ходил туда за спиртом, – предполагает.
– Может, – предполагает и водитель, – туда ещё, а не оттуда? Туда – по этой стороне…
– Не по дорожным правилам он – не машина…
– Да, конечно.
– Трезвый бы был тогда, туда-то ещё шёл бы и не замёрз бы.
– Ну да, в лесу-то где бы он достал…
– Белок добыл, дак, может, продавал?
– Думаешь, пьяный был?
– А как?
– Ну, может… Значит, в Ялань?
– Кто, я?.. В Ялань.
– Так ты идёшь пока, я догоню, – говорит водитель. – Если загрузят меня быстро. Можешь со мной проехаться, в кабине хоть тепло, не пёхом… тут до Ялани ещё шлёпать…
– Не, я пойду, – говорит Коля.
– Смотри, как хочешь, – говорит водитель. – Мы его зря, наверное, побеспокоили… пошевелили.
– А как узнали бы?
– Да, точно, так бы не узнали, – говорит водитель. И говорит: – Сел отдохнуть, наверное, уснул и околел.
– Наверное, – говорит Коля.
– Снегу-то было – завалило, и не заметил грейдерист.
– Похоже.
– А чё там выгреб… может быть, бревно. Ему ж не видно…
– За ножом-то…
– Вот она, жизнь… Дышал ещё недавно, пил…
– Ещё не старый.
– Даже жутко… Ну чё, давай.
– Давай.
– Мне ехать надо… Голову снегом, что ли, закидать… То вон, готовы… – говорит водитель, кивая в сторону берёзы. – Глаза-то выдолбят.
– Один не выдолбят… Стеклянный.
– Стеклянный?.. А, вставной. И тот уже застекленел…