Весна Византии

Даннет Дороти

Друг за дружкой все четверо прошли через арку во двор палаццо. Там стряпчий запнулся.

— Это Юдифь с головой Олоферна, — пояснил фламандец, любуясь на фонтан со скульптурой. — Он был другом Донателло, а ей это не нравилось. Вон в том саркофаге лежит кузен пра-пра-прадедушки мессера Козимо.

— Он до сих пор там? — поразился Юлиус.

— Возможно, они все до сих пор там, — ответил Николас. — Римлянин, римлянин, римлянин, римлянин, Медичи. Как слоеный пирог.

— Если вы хоть на миг прекратите болтать, — заметил

на это Тоби, — то заметите, что нас приглашают подняться в гостиную.

В зале обнаружился ковер тончайшей работы, множество резных позолоченных сундуков, несколько кресел с высокой спинкой, мягких табуретов, а также сам Козимо де Медичи в кресле-паланкине с рукоятями для переноски. Все трое гостей замялись в дверях, и Юлиус с любопытством уставился на богатейшего человека во Флоренции, в то время как их провожатый вышел вперед и обратился к своему господину.

Семидесятилетний старик, скрюченный подагрой, Козимо де Медичи в этом зале был подобен новой Юдифи, ищущей нового Олоферна. Бледный, длинноносый, со впалыми щеками, он кутался в темное блестящее, отороченное мехом одеяние, а лысеющую голову прикрывал высокой бархатной шляпой. Внимательно выслушав секретаря, он поднял руку и постучал по деревянному поручню кресла.

— Пусть подойдут ближе!

Юлиус покосился на Николаса, опасаясь, что от смущения тот побледнеет и задрожит, опозорив тем самым себя и своих спутников: такое нередко случалось с простыми людьми, в присутствии сильных мира сего.

Внезапно мальчуган, которого стряпчий до сих пор не заметил, подскочил к креслу Медичи и ткнул пальцем в главу компании Шаретти.

— Вот он! Он это сделал!

Нарядно одетому, миловидному мальчику со светлыми вьющимися волосами было года четыре или пять… И он смотрел прямо на Николаса.

— Ты завязал узлы! — Слова фламандца прозвучали совершенно бессмысленно, и в них не чувствовалось ни почтения, ни даже подобострастной ласки. Точно таким же тоном он разговаривал с поваренком монны Алессандры.

— Неправда! — взвизгнул мальчишка.

Юлиус замер. Тоби также стоял, как громом пораженный. Владыка Флоренции шевельнулся в своем царственном кресле.

— Мой внук лжет, мессер Никколо, — наконец провозгласил он. — Там узлы. Вы должны научить его.

— Это несложно, — весело отозвался Николас. — Покажи.

Юлиус не смел поднять глаза, и так и стоял, окаменевший, а Николас, тем временем, подошел к мальчику и, присев рядом с ним на корточки, дружески уставился на него своими невинными круглыми глазами. Ребенок вытянул руку. На ладони лежала точная копия деревянной игрушки, которую спалила в камине монна Алессандра.

Тоби чуть слышно заворчал. Не оборачиваясь, Николас бросил:

— Я сделал две одинаковых. А где шнурок?

Послышался голос Козимо де Медичи.

— Наставник мальчика, этот глупый маловер, обрезал его.

Порывшись в поясном кошеле, Николас достал новую

веревочку. Должно быть, она осталась от второй игрушки. Взяв из рук мальчика деревянный предмет, похожий на два гриба, сросшихся ножками, фламандец завязал и обмотал посередине шнурок, сделав на свободном конце петлю. В нее он просунул палец и положил игрушку на ладонь.

— Что я тебе говорил? — подмигнув, обратился он к ребенку.

Удивительно, но тот улыбнулся в ответ.

— Ты сказал бросать осторожно.

— Вот видишь, — подтвердил Николас. — Поначалу у всех веревка путается. Показать тебе еще раз?

И вновь послышался голос из недр кресла.

— Нечего показывать ему, — заявил Козимо де Медичи. — Покажи лучше мне. Говорят, от этой забавы Эвклид бы просто разрыдался.

— Я бы сделал такую и Эвклиду, — заверил бывший подмастерье.

Юлиус зажмурился, а Николас продолжил:

— Впрочем, плакать ни к чему. Достаточно лишь внимательно смотреть. Вот, например…

Старик поднял брови. Николас поднимался с колен, не сводя глаз с ребенка, а тот сияющим взором следил за его действиями. Фламандец с театральной медлительностью поднес игрушку к плечу и с такой же театральной внезапностью распрямил руку, выбрасывая деревяшку далеко вперед. Шнур зашипел, разматываясь. Игрушка, описав петлю, вернулась к нему, и он поймал ее в ладонь. По-прежнему улыбаясь мальчику, Николас раскрыл кулак над полом. Игрушка завертелась, падая до земли, поднялась вновь и опять упала. Так продолжалось несколько раз. После этого он сделал еще бросок вперед, но не стал ловить деревянный грибок сразу, а ловким движением запястья заставил его описать несколько кругов и лишь затем опять взял в руки.

— Сделай так, чтобы он ходил! — крикнул мальчик.

Юлиус рискнул покоситься на Тоби. Лекарь наблюдал за происходящим с видом величайшего презрения, и это было обнадеживающим знаком. Козимо де Медичи поддержал внука:

— Да, сделайте так, чтобы он ходил, мессер Никколо. А говорить он не умеет?

Сделав резкое движение, Николас улыбнулся, не поднимая глаз. Игрушка завертелась на конце шнура. Он стал постепенно опускать ее до земли, и та побежала по полу вперед, словно по собственной воле. Он немного прошелся за ней, в сопровождении мальчугана, и, подойдя ближе к креслу-паланкину, вновь подобрал игрушку в ладонь.

— Это фармук, мой господин. И, разумеется, он может говорить.

— Неправда! — воскликнул мальчик.

Старик посмотрел на него.

— Ну почему же, Козимино? Конечно, это правда. Он говорит со взрослыми. Однажды он скажет кое-что и тебе, но прежде всего ты должен научиться им управлять. Ты можешь заставить его двигаться ровно и гладко?

— Могу! Могу!

— Тогда возьми и потренируйся. А затем, когда твой добрый друг уйдет, ты придешь и покажешь мне. Поблагодари его за все. Вот хорошо, а теперь ступай.