Вестники времен. Трилогия

Мартьянов Андрей Леонидович

Опала всегда приходит нежданно. Через пять лет Данни с помощью Орсини спешно покинул Рим, а поскольку старинная латинская семья кардинала поддерживала дружеские отношения с Монферратами, монсеньор Пьетро порекомендовал своему порученцу на время, пока буря не утихнет, укрыться в замке маркграфа Конрада. Там они и познакомились. Умевший подбирать себе верных сторонников Конрад тогда же предложил Данни пойти к нему на службу: Монферрат понимал, что этот человек многое умеет, располагает весьма опасными секретами, и, что немаловажно, умеет изобразить из себя как благороднейшего дворянина, так и разбитного наёмника. Его долго учили, как не вызывать подозрений.

Данни

отличался сдержанной циничностью, в равных долях перемешанной с изрядным презрением к человечеству, хладнокровием, самоуверенностью и абсолютным бесстрашием — если он брался за дело, его не могло оставить никакое препятствие и никакие враги. Конрад ещё не встречал второго подобного бойца, правда, на турниры его выпускать не стоило: тут бывший посланник Ватикана не признавал никаких правил и стремился убить своего противника — быстро и незамысловато.

Риск, конечно, оставался. Доверить малознакомому человеку величайшую тайну, которой владели лишь очень немногие, Конрад не мог. Но выяснилось, что варвар смыслит не хуже самого мудрого ритора из Сорбонны — выполняя отдельные поручения Монферрата, Данни меньше чем за год сам докопался до сути. И почему-то полностью поддержал невероятный замысел честолюбивого маркграфа. Видимо, сыграла роль извечная кельтская тяга к авантюрам, причём чем безумнее выглядел план, тем лучше. Конрад получил вернейшего сподвижника, трудившегося, однако, не просто ради идеи — Монферрату пришлось клятвенно пообещать, что в случае успеха он обеспечит Данни всё: деньги, титул, земли и защиту от прежних врагов.

Но до этого ещё предстояло пройти длинной дорогой, ведущей по краю бездонной пропасти.

— Ты мне нужен здесь, — тихо обратился Конрад к хлопьям пергаментного пепла, разлетевшимся по полу, — и с бумагами. Правильно сказал Ибелин: остаётся лишь надеяться… И я надеюсь.

Глава восьмая

Откровенные беседы на лоне ночи

2 октября 1189 года, глубокая ночь и далее.

Мессина, королевство Сицилийское.

Праздник завершался.

Часть гостей, в основном люди пожилые, устроились ночевать в замке и пристройках. Их благородные наследники продолжали кутить вовсю, благо еды на столах оставалось более чем достаточно, винная река не иссякала, да и ночь являлась самым чудесным временем суток для лёгких заигрываний, душевных разговоров и составлений планов на будущее.

Слегка выбившаяся из сил Беренгария подсела к Элеоноре, поделиться впечатлениями о гостеприимстве короля Танкреда, а Казаков наконец-то получил возможность нормально поесть. Торжественные церемонии благополучно остались в прошлом, а посему новый оруженосец сэра Мишеля безо всякого смущения прихватил с королевского стола копчёного цыплёнка, немного зелени и тушёных овощей, после чего уселся на специально поставленные за креслами венценосцев невысокие сиденьица и заработал челюстями, отправляя обглоданные косточки в кошачью клетку. Удивительная египетская скотинка, перешедшая в собственность наваррской принцессы, принимала подношения с благосклонностью и величием особы, приближённой к трону.

— За хвост бы тебя потягать, чтоб не воображала, — сквозь набитый рот обратился Казаков к кошке, но та лишь лениво зевнула и, задрав ногу, принялась вылизывать розовый зад.

Крайне недовольный разговором с матерью Ричард Львиное Сердце отрешённо фланировал по залу, небрежно кивая пытавшимся

завести с ним разговор девицам, на лицах которых мелькало крайне озадаченное выражение. Все видели, что невеста короля полный вечер отдавала предпочтение неизвестному никому мессиру, выглядевшему по сравнению с Ричардом совершеннейшим заморышем. Ростом не особо вышел, худощав, лицом походит на сарацина. Что особенного нашла в этом наваррце принцесса?

Уже вовсю разгуливали пущенные неизвестно кем слухи. Будто бы верный спутник Беренгарии — её сводный брат, незаконный сын короля Санчо, или, ещё чище, вдохновенный влюблённый, который завтра вызовет Ричарда на поединок ради обладания сердцем благородной девицы… Впрочем, подобные сентенции более относились не к реальной жизни, а к сюжетам «Песни о Роланде», но как же занятно было наблюдать столь бросающуюся в глаза привязанность госпожи Беренгарии к таинственному молодому человеку, даже имени которого никто не знал!

— По-моему, наш приятель влип, — сообщил Гунтер сэру Мишелю, выслушав очередную невероятную историю о наваррке и её паладине. — Тебе не кажется, что всё слишком показушно? Меньше чем за сутки Беренгария ну никак не могла в него влюбиться! Не в королевских это правилах. Да и влюбляться-то, честно говоря, не во что. Ричард куда привлекательнее.

— М-м-м… — глубоко и очень нетрезво кивнул рыцарь. — Не беспокойся. Элеонора знала, что делала. Не забивай себе голову всякой ерундой.

— Ерундой? — ахнул Гунтер. — И ты вот это называешь ерундой?

Изрядно опьяневший норманн не видел, как Беренгария, шествуя рядом с мессиром оруженосцем, приблизилась к большому, но тесному кольцу дворян, следивших за песенным состязанием. Собственно, оно заканчивалось несомненной победой Бертрана де Борна — он сумел вспомнить наибольшее количество баллад и исполнял их весьма прочувствованно, в то время как шевалье де Монброн более упирал на свой красивый голос и аффектацию.

Перед принцессой расступились, Бертран поклонился Беренгарии, низко опустив лицо, дабы скрыть ухмылку самого гадкого вида, а Робер де Монброн припал к ногам принцессы и поцеловал краешек её платья.

— Позвольте мне поучаствовать, — громко сказала Беренгария, иронично поглядывая на мессира де Борна. — Даже в отдалённой Наварре девиц учат играть на виоле. Правда, я сама отнюдь не сочиняю лэ, но помню многие чудесные песни…

— Ваше королевское высочество доставит всем собравшимся райское наслаждение своим отточенным умением, — пропел Бертран де Борн. Галантные слова из него вылетали, как болты из арбалета. Где-то справа маячил огорчённый Ричард, заинтересовавшийся речами будущей жены, способной принести ему сто пятьдесят тысяч безантов приданого. Самое время поухаживать, после эдаких-то новостей!

Кто-то из молодых приволок тяжёлый дубовый стульчик с бархатной подушечкой, Беренгария приняла виолу из рук блистательного де Борна, пробежалась пальчиками по светлым полупрозрачным струнам, и вдохновенно обвела взглядом поклонников божественного искусства.

— Это лэ сочинила сорок лет назад светлейшая королева Элеонора Аквитанская, — начала Беренгария. Принцесса говорила чистейшую правду — королева-мать во времена ветреной молодости частенько писала неплохие стихи, единственно, её песни не получили широкой известности. Истинный дар менестреля признавался только за мужчинами. — Я слышала, будто мадам Элеонора посвятила свою канцону нескольким близким ей людям, среди которых, как гласит легенда, имелся даже сарацин, султан Конийского княжества.