Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
Позади сэра Мишеля послышался осторожный голос с усилившимся акцентом:
— Ушла, слава тебе Господи…
Сэр Мишель резко обернулся и раскрыв рот некоторое время смотрел на взъерошенного спросонья и испуганного оруженосца, сменившего свою шутовскую одёжку на нормальное платье.
— Ты что с ней сделал? — медленно проговорил рыцарь. — Чего Сванхильд так вызверилась?
Гунтер ошалело глядел в сторону, куда ушла жуткая рыжая валькирия, потом перевёл взгляд на возмущённо сопящего сэра Мишеля, уверенного, что германец попытался совершить над добрячкой Сванхильд непонятное непотребство, отчего бедная женщина и пришла в жуткое неистовство.
— Я-то здесь причём? — искренне изумился Гунтер. —
Получилось же следующее: только германец успел натянуть новенькие, хрустящие, туго охватившие ноги штаны, как дверь отворилась и на пороге нарисовалась гигантская фигура, заслонявшая собой золотистый утренний свет. Фигура вплыла в сарай и, нависнув всей своей мощью над обомлевшим Гунтером, принялась неторопливо развязывать шнурок на бюсте, сопровождая сие действие такими словами, произнесёнными густейшим контральто:
— Дождался, милый, своей курочки?
— Какая… к-курочка… — мотнул головой доблестный оруженосец, на всякий случай медленно отползая подальше — в случае, если бы фигура рухнула на него всей своей тяжестью (а она, видимо, и собиралась сделать это), германец был бы раздавлен в лепёшку.
— Меня звать Сванхильд, — пророкотала дева, выкраивая на своём рябом от веснушек лице некое подобие милой улыбочке.
Гунтеру искренне захотелось закричать: «Мама!» и оказаться как можно дальше от замка Фармер. Какое это, к бесу, средневековье? Разврат сплошной!
Когда лиф простецкого платья Сванхильд начал недвусмысленно сползать вниз, обнажая веснушчатые плечи и внушительные молочно белые дыни, которые лишь с натяжкой можно назвать грудями, Гунтер откатился к самой стене сарая и начал медленно вставать на ноги. Колени, что характерно, дрожали.
— Ты со мной играешь, петушок? — осведомилась красавица, продолжая обнажаться, и медленно подходить к прижавшемуся к стене германцу. В голове его немедленно возникла ассоциация с наезжающим на него танком «Колоссаль». Видел такой однажды, в музее.
— Не играю, — мотнул головой Гунтер. — Шли бы вы о-отсюда, сударыня, восвояси. Не мешайте одеваться…
— Суда-арыня… — протянула Сванхильд, осклабившись. — Да какая ж я тебе сударыня, дурачок? Иди поближе, медовый мой… Чего ты хочешь от меня?
— Чего я хочу? — Гунтер от смущения и неожиданности никак не мог сообразить, что же следует сделать, сказать, чтобы освободить себя от неотвратимо приближающихся объятий рыжего монстра в юбке. Ещё немного, она просто-напросто придушит его… Когда пухлые тяжёлые руки обвили шею германца, тот понял, что это конец, а раз терять ему нечего, значить надо сражаться до последнего. Позабыв все слова на норманно-француском, Гунтер выкрикивая на немецком что-то о профилактике демографического взрыва, стал выворачиваться, что было сил и, наконец, не рассчитав, съездил восхитительной соотечественнице коленом в мягкий округлый живот. Возмездие не заставило себя ждать, и спустя миг, Гунтер полетел через весь сарай в кучу соломы, отброшенный увесистой оплеухой. Рухнув у противоположной стены, германец гадал, сломали ему шею или просто вывихнули, а разгневанная дева принялась яростно зашнуровывать лиф на платье, смачно плюнула и, пинком открыв дверь, вывалилась из сарая во двор.
— Тьфу… женщина-катастрофа, — проворчал Гунтер, ощупывая горевшее ухо, пострадавшее от праведной злобы удивительной девы.
…К финалу этой душераздирающей истории, сэр Мишель сидел в пыли, согнувшись в три погибели и держась за живот, стонал, не в состоянии смеяться нормально.
Только теперь Гунтер начал соображать, что валькирия была подослана ему сэром рыцарем с совершенно определёнными целями, и бурно возмутился:
— Ты, скотина, если ещё раз…
— В чём дело? — раздался за его спиной голос барона Александра. Даже увидев отца, бедный сэр
— Нет, вы подумайте, господин барон, это что ж творится-то на белом свете! Меня, честную девушку, каждое воскресенье ходящую к святой мессе и исповеди, богобоязненную, обманом заманить в сарай для непотребного промысла! Думаете вам, благородным, законы Божьи не писаны?
Сэр Мишель опрокинулся на спину и тихонько завыл. Из под зажмуренных век текли слёзы. Гунтер, потупив взор, созерцал носки своих яловых сапог, которые не стал менять на местную обувь, и покраснел так, что цвет лица практически слился с багрянцем травмированного уха. Немедленно появилась мысль, что барон тут же выставит его взашей вместе с сэром Мишелем. Ладно, к выходкам сыночка проклятый феодал попривык уже, а тут ещё и оруженосец такой же. Если не хуже. Средневековье, чёрт возьми…
Продолжая жаловаться на бесчинства сэра Мишеля и его порочного дружка, Сванхильд снова набрала воды и двинулась обратно, к кухне.
Барон Александр, фыркая, проводил её взглядом и тихо сказал:
— Первая потаскушка в округе, а строит из себя… А ты, оруженосец из Германии, думай впредь, с кем связываешься.
Сэр Мишель уселся, не имея сил встать на ноги, и, утирая слёзы, проговорил:
— Папа, это я послал Сванхильд к Джонни… Думал, ему понравится. Гы-ы-ы…
Барон ухмыльнулся — шутка была удачной, — но сразу же, с притворной суровостью сдвинув брови, отчётливо произнёс:
— Не у всех же такие запросы, как у тебя, сын мой. Ладно, придёте потом ко мне, поговорим. Может, к делу вас приставлю какому.
Как только барон де Фармер удалился, Гунтер размахнулся и крепко треснул сэра Мишеля по затылку. Тот, ткнувшись носом в колени и мгновенно перестав смеяться, обиженно взглянул на него:
— Ты чего? Больно ведь!
— Ну и дурень же ты. А ещё рыцарь… — германец по привычке попытался сунуть руки в карманы, до которых в XII веке ещё не додумались (надо будет исправить это упущение и приказать пришить!) развернулся и зашагал к сараю, намереваясь привести в порядок свою форму, упаковать в сукно и потом отнести отцу Колумбану на хранение.
А старец явно что-то знает…
— Слушай, а покажи мне замок, — предложил Гунтер, видя искреннее смущение рыцаря по поводу своей неудачной выходки и не имея привычки долго держать зло. Он знал, что немного погодя происшествие со Сванхильд покажется ему таким же смешным, как и сэру Мишелю.
— А что там смотреть? — удивился тот. — Ты же говорил, у тебя поместье есть.
Сэр Мишель был уверенным, что в будущем, откуда прилетел на Люфтваффе Джонни, всё осталось таким же, как и сейчас, разве что с небольшими изменениями, типа приручённых драконов и прочих «машьин». Норманн уже прояснил, что штуковина под названием «автомат», та самая, ради которой пришлось прыгать в горящий сарай Рыжего Уилли (и не зря, сказать по чести), вовсе не волшебный жезл из песен менестрелей о короле Артуре Пендрагоне и колдуне Мерлине, а род оружия наподобие арбалета. Только, как объяснил Гунтер, стреляет оно не стальными болтами, а маленькими свинцовыми шариками или заострёнными штырьками. Почему при этом автомат ужасно хлопает, сэр Мишель совсем не понял, хотя Гунтер честно пытался объяснить рыцарю про порох и пороховые газы, выталкивающие пулю.