Вестники времен
Шрифт:
— Я, госпожа, как фальшивая монета — всегда возвращаюсь.
Величественный пожилой рыцарь с седыми волосами и аккуратно постриженной бородкой вновь поглядывал на королеву с веселым и забавляющимся выражением голубых глаз.
— Я же сказала, что смогу принять вас только ближе к вечеру!
— Ближе к вечеру, — ухмыльнулся мессир Ангерран, — все начнут копошиться, будто тараканы, а к вам будет невозможно пройти из-за комариного роя фрейлин, камеристок и служанок, которые станут обряжать вас в отвратительное платье всех цветов радуги. У Танкреда мы поговорить не сумеем — меня туда не звали.
— Я вас
— Нет, нет, — Ангерран прошел в комнату и, не спросив разрешения, уселся на ближайший к Казакову стул, — мне такие развлечения уже неинтересны. Возраст, жизненный опыт и плохой желудок. Вы, как я погляжу, не скучаете?
Седой бросил развязный взгляд на Сергея и надолго его задержал. Казакова чуть покоробило. Сложилось впечатление, будто Ангерран его очень серьезно и тщательно оценивал, пытаясь по виду определить, что перед ним за человек. Но хуже было другое: в небесно-синих очах мессира де Фуа прослеживалось узнавание. Нет, вовсе не потому, что они познакомились не столь давно в разгромленном кабачке Джарре. Казакову почудилось, что Ангерран сейчас пытался ему сказать нечто наподобие: «Сударь, может, нам стоит обговорить незаконченные прежде дела?»
— Давайте я вас представлю, — прощебетала Элеонора, но Ангерран перебил. Перебил королеву так, словно отмахивался от надоедливой любовницы:
— Мы знакомы. Госпожа моя, мне крайне неприятно нарушать ваш tet-a-tete, но у меня новости…
«Может, он бывший ее любовник? — почему-то решил Казаков. — Или очень уж доверенное лицо, позволяющее себе обращаться с Элеонорой чересчур вольно? Забавный старикан… Мишель вроде говорил, что он из малоизвестного рода…»
— Мессир Серж, по вашему усталому взгляду я вижу, что после трапезы вы отяжелели, утомились и хотите отдохнуть, — вымолвила королева-мать. — Пойдите в соседнюю комнату, там есть небольшая, но удобная постель. В вашем возрасте необходимо поспать несколько часов днем. Я вас разбужу, как только это станет необходимо.
«Тайны Мадридского двора. То есть не Мадридского, а Мессинского, — Сергей встал, весьма неуклюже поклонился и пошел к двери, но не захлопнул ее до конца, а как бы невзначай оставил небольшую щелку. — Конечно, чем меньше знаешь, тем крепче спишь, но, поскольку „клопов“ здесь нет и быть не может, придется банально подслушивать. Ведь интересно! Если уж мы замешаны в столь чудесной авантюре с королями и таинственными незнакомцами, то лучше знать правду, чем потом расхлебывать последствия своего незнания».
Ничего не вышло. Устроившись на жестковатом ложе, Казаков попытался вслушаться, но не понял из речей Элеоноры и мессира Ангеррана ни единого слова. Они перешли на абсолютно непонятный язык, по произношению отчасти похожий на французский и в то же время изобилующий более приличествующими испанскому гортанными звуками. Оставалось только спать.
Глупые изобретения цивилизации, вроде пригласительных билетов, нагрудных бейджей или визитных карточек в двенадцатом веке благополучно отсутствовали. Единственной визитной карточкой являлся родовой герб, а роль билета с пометкой «VIP» выполнял твой сюзерен.
Вполне естественно, что молодой сицилийский
Присутствовало не меньше трехсот гостей. Под грандиозное пиршество заняли огромное помещение мессинского замка, в другие времена обычно выполнявшее роль тронной залы. Трон пришлось вынести, а на возвышении поставить стол для монархов. Папу Римского Климента тоже приглашали, но более из вежливости, нежели с надеждой — святейший понтифик все равно отказался бы участвовать в светских увеселениях. Зато приехали два куриальных кардинала из тех, что помоложе — монсеньоры Синибальдо де Монтичелло и Пьетро Орсини.
Основное пространство было занято кoзлами, на которые положили широкие доски, укрытые скатертями. Посреди зала оставалась довольно широкая площадка для представлений и танцев. А уж на украшения Танкред не поскупился: на особых постаментах разместились «живые фигуры» — одетые в римские костюмы молодые люди и девицы, призванные изображать нечто аллегорическое, пол, в обычное время застланный соломой, усыпали сплошным ковром цветов, титанические шандалы горели тысячами длинных свечей, способных не гаснуть всю ночь, курились ароматницы, исторгая к потолку сизоватый дымок, пахнущий ладаном, опием или розовой водой, у стен громоздились бочонки с винами для тех, кто не мог дождаться начала ужина и желал как можно скорее поднять настроение… Праздновать собирались с размахом и наибольшим тщанием.
После повечерия, когда значительная часть гостей уже собралась, однако садиться за стол еще никто не хотел и господа дворяне либо беседовали между собою, либо оценивали достоинства сицилийских вин, прибыла королева Элеонора со свитой. Рядом шествовала Беренгария — принцесса исполнила свое желание и к платью цвета морского пурпура одела купленные сегодня драгоценности. Никакого золота, только серебро, хранящее единый стиль во всех украшениях. По мнению Казакова, смотрелось чудесно. По мнению общества — необычно.
Сопровождаемые поклонами и расшаркиваниями, королева-мать, свитские и принцесса прошли через весь зал, герольд указал места, где могут расположиться за столом Элеонора и Беренгария, а прочие члены свиты — шесть пожилых дам, сэр Мишель и Гунтер — устроились за длиннющим столом справа и чуть в отдалении: ближайшие к монархам сиденья заняли герцоги. За креслом королевы-матери осталась лишь особо доверенная мадам де Борж — пятидесятилетняя аквитанская вдова. Тыл Беренгарии прикрывал молодой невозмутимый шевалье в костюме наваррского двора.