Весы судьбы
Шрифт:
Опережая его насмешки, она первой бросилась в атаку:
— Какая чушь! — неестественно громко засмеялась она. — Бедный дед! Кажется, Сьюзен не так уж и ошибается…
— Только не надо измышлений! — поднял руки Гордон. — Здравостью и остротой ума старик Тимоти не уступал никому из нас, и, если потребуется, я готов подтвердить это под присягой. Но почему ты так нервничаешь, Агнес? Ты покорно взвалила на себя тяготы управления поместьем, выбиваешься из сил, пытаясь спасти Спрингхолл, идешь на все мыслимые и немыслимые жертвы, а когда появляется возможность одним махом
— Появляется возможность? Какая возможность? — в отчаянии спросила Агнес, все еще не понимая, что он имеет в виду.
— Конечно, — с циничной усмешкой продолжал Гордон, — тебе больше пришелся бы по сердцу другой вариант. Например, брак с адвокатом вашего семейства Рональдом Ламбертом… Я ничего не имею против этого молодого человека — он хорошего происхождения, друг вашей семьи, приятен в обхождении, скромен, и оттого, может быть, не столь удачлив на юридическом поприще… В общем, идеальный жених. Однако его заработков не хватит для того, чтобы заплатить налог на наследство, не говоря уже о дальнейшем содержании Спрингхолла. Передо мной лежат бухгалтерские книги, но и без них я могу сказать со всей определенностью, что если не предпринять решительных мер, то самое позднее в феврале имение пойдет с молотка.
— Каких решительных мер? О чем вообще идет речь? — не выдержала Агнес.
— По-моему, я выразил свою мысль предельно однозначно. Выход только один. Либо ты выходишь за меня замуж, либо имение будет продано.
— Я выхожу за тебя замуж? — Глаза Агнес округлились. — Гордон, а нельзя ли обойтись без шуток? Мне вовсе не до смеха.
— Я не шучу, — почему-то помрачнев, ответил он. — И жду вразумительного ответа на свое предложение.
— Но… для чего это тебе? — дрожащим голосом спросила Агнес.
— Обойдемся без фарисейства, Агнес, — саркастически сказал Гордон. — Неужели это нужно объяснять? Я — человек, который сам себя сделал. И, пробившись из нищеты к вершинам финансового успеха, теперь желаю в придачу к своему состоянию заполучить благородное происхождение. Разумеется, не для себя лично — в глазах аристократии я как был, так и останусь выскочкой, — но ради своих детей, и, в первую очередь, ради сына-первенца.
Он помолчал и, словно бы смущенный собственной патетикой, счел нужным пояснить:
— Помимо этого, брак с представительницей аристократического семейства открывает мне доступ в те круги, куда всем остальным он заказан. А это дополнительные возможности, козырь в борьбе с конкурентами… Впрочем, твои интересы, Агнес, тоже ничуть не будут ущемлены. Во-первых, это означает спасение имения. У меня хватит денег на то, чтобы заплатить налог на наследство, привести усадьбу в порядок и содержать ее в будущем. Во-вторых, наш с тобой сын, Агнес, унаследует титул графа, который при ином повороте событий канет в Лету за отсутствием наследника…
Агнес слушала его, совершенно уверенная в том, что это розыгрыш. За те три года, в течение которых этот человек был вхож в их дом, он ни разу не показал, что хотя бы немного завидует хозяевам, напротив, держался совершенно
А впрочем, виноват во всем был Тимоти. Именно он первым вложил эту нелепую мысль в голову Гордона, и тот долго ее вынашивал. Если только… если только он не издевается над нищетой скучной и занудной аристократки.
— Гордон, я не могу принять твое предложение, — срывающимся голосом сказала она.
«Наш с тобой сын»… От одних этих слов перехватывало дух. Иметь сына от мужчины, в которого без памяти влюблена, жить с ним вместе, быть его частью… Но это невозможно! Он не может любить такую женщину, как она! Преступно даже мечтать о такой возможности!..
А потом, если быть точной, речь шла вовсе не о союзе по любви, а о сделке, браке по расчету, где на кон были поставлены деньги с одной стороны, и титул и имение — с другой.
— Я всего лишь предлагаю способ наилучшим образом исполнить предсмертную волю Тимоти Рокуэлла, — невозмутимо заявил Гордон. — Твое согласие, Агнес, означает решение всех проблем.
Вне сомнения, Гордон понимал, что делал, когда взывал к ее чувству долга. Это была жестокая, но правда: он действительно по-своему выполнял волю ее деда.
— Нет, это невозможно, — еле слышно прошептала Агнес.
— Невозможно? В таком случае, боюсь, и мне не остается выбора. Как опекун Сьюзен, я не вижу иного выхода удовлетворить законные требования твоей сестры, кроме как поддержать ее требование о продаже имения Спрингхолл с аукциона. Если для этого понадобится обратиться в суд, я готов сделать это. Разумеется, возможен компромисс: например, можно выплатить ей всю предусмотренную завещанием сумму в обмен на письменный отказ от ежемесячных субсидий и вообще каких-либо иных притязаний на наследство, но для этого мне необходимы личные стимулы…
— Но это же шантаж! — вспыхнула Агнес. Гордон насмешливо приподнял бровь.
— Скорее — позиция силы в переговорах, — возразил он и поправил запонки манжет. — Никто не сможет обвинить меня в том, что я не помогал хозяйке Спрингхолла или хотя бы на дюйм отступил от воли покойного. Напротив, я предлагаю последний и окончательный выход из положения… В общем, так, Агнес! Сегодня вечером у меня деловая встреча в Лондоне. Утром я снова буду в поселке, и ты сможешь дать окончательный ответ на мое предложение.
«Безжалостный делец, вот кто он!» — думала Агнес, сидя у холодного камина в обнимку с Мартином.
Сеттера подарило Тимоти Рокуэллу местное отделение общества охотников, и при жизни деда пес не отходил от хозяина ни на шаг. Когда старик умер, рыжий пес, казалось, не хотел жить: он несколько дней отказывался принимать пищу, не обращая никакого внимания на заботу Агнес. Мартин вообще относился к ней, как к женщине, безразлично и презрительно. Зато, стоило появиться Гордону, как он пристраивался у его ног, не упуская случая лизнуть в руку или в нос. Агнес вообще подозревала, что только существование Гордона подвигло сеттера на то, чтобы жить дальше.