Ветер и крылья. Старые дороги
Шрифт:
Где-то неподалеку билась в истерике мать на руках верных служанок.
Уснули дети под сказку кормилицы.
Мия сидела и поила отца. А потом сидела вместе с ньором Фаусто. И лекарь тихонько рассказывал дане случаи из своей практики, понимая, что девочка стала взрослой сегодня.
А еще, что она останется одна. А ей нельзя, вот именно сейчас никак нельзя…
Пусть он чужой человек для даны. Но здесь и сейчас – он человек, он рядом, он дает ей необходимое тепло… что еще надо?
Да
Только молитва…
Увы. Бог, если и слышит человеческие молитвы, то ответ не всегда дает благоприятный.
Спустя два часа Мие не понадобилось и объяснений.
От повязок на животе отца резко и остро пахло чесноком, перебивая даже запах крови и дерьма.
Надежды не было…
Куда не хотела идти Мия…
К матери.
Вот ведь и так бывает… Мия любила мать. До слез, до острой подсердечной жалости… вот как сейчас быть?
Войти и сказать, что, мама, все! Папе осталось несколько часов! Хочешь ты побыть с ним? Или нет? Решай…
Как тут повернуться языку?
И все же, все же…
– Хотите, я скажу это вашей матери? – тихо спросил ньор Фаусто.
Мия сжала кулачки. До боли, до крови в лунках ногтей… ах, как же это просто! Переложить ответственность на чужие плечи!
Не увидеть в материнских глазах боль и отчаяние.
И врать, врать себе до самой смерти… так легко, так просто, так приятно…
Мия качнула головой.
– Ньор Фаусто, я благодарю вас. Но… я должна.
И в глазах мужчины явственно блеснуло уважение. Он медленно взял руку девочки, поднес к губам, поцеловал.
– Дана Мия Феретти, что бы ни было в вашей жизни, вы можете рассчитывать на мою помощь и поддержку. Вы необыкновенная девушка.
Мия хлюпнула носом. Не сдержалась. Да, еще даже не девушка, двенадцать лет всего, но кого это волнует? Сегодня она на сорок лет повзрослела. Или на пятьдесят? И стала старше своей милой мамочки. Самой старшей в семье…
– С-спасибо, ньор Фаусто.
– Держитесь. Вам нельзя сейчас раскисать, иначе не справитесь. – Ньор Фаусто поднял руку ладонью к ней. – И вот… возьмите. Подышите.
Маленький флакончик перекочевал из рук в руки. Мия послушно поднесла его к носу – и едва не задохнулась от острого ядовитого запаха.
– Ох!
– Это нюхательные соли. Не разбавленные, как для благородных эданн, а чистые. Концентрированные. Вам пригодятся.
Мия сделала еще один вдох.
Слезы не хлынули. Нос даже задышал ровнее…
– Гадость какая…
У мамы был флакончик нюхательных солей. Вот там содержалось нечто подобное, только слабее, намного. И розой еще пахло… мама его использовала, когда у нее болела голова.
– Сколько я должна, ньор Фаусто?
– Еще десять сольди. Итого один дарий, дана Мия.
Мия
Она знала, что мамин флакончик стоил не меньше трех лоринов.
– Это стоит дороже, ньор Фаусто.
– Стоит. В красивых флаконах, с добавками из масел и прочей дряни… понимаете, дана? Я у вас прошу чистую цену вещества.
– Вы уверены? – сдалась девочка.
Отказываться не хватило сил. А это… что бы это ни было, но ей пригодится. И голова проясняется, и держаться легче.
– Вполне.
Мия достала из кармана одну из серебряных монет, которые нашла в столе у отца, вручила ньору Фаусто.
– Я благодарю вас, ньор.
– Дана Мия, полагаю, будет нелишним, если я останусь с вами… какое-то время.
Мия посмотрела на лекаря очень внимательно.
– Ньор Фаусто…
– Распорядитесь меня кормить вместе со всеми и отведите комнату, дана. Услуги лекаря не будут сейчас для вас лишними, а я могу себе позволить потратить пару дней. Считайте это моей молитвой.
– Молитвой? – искренне удивилась Мия.
– Конечно. Богу угодна помощь ближнему, вот и весь сказ.
– Не благотворительность? – прищурилась Мия.
– Вы в ней не нуждаетесь, дана. И в жалости тоже, – коротко ответил лекарь. – А вот в помощи и поддержке – безусловно. Как когда-то нуждался и я. Мне помогли, сейчас я отдаю свои долги. Не благодетельствую, понимаете? Просто возвращаю то, что никогда не смогу отдать близкому мне человеку.
– Он…
– Человек, который помог мне, уже умер. Он бы тоже остался здесь в такой ситуации. Уверяю вас.
Мия кивнула. Коснулась руки ньора Фаусто.
Руки постороннего мужчины! Благородная дана! Наедине!
Мама упала бы в обморок от ужаса. А Мия ничего, стоит… может, и не так ужасно нарушать приличия?
Вот и мамины покои. Мия решительно толкнула дверь и вошла.
– Дана! – зашипела на нее служанка.
Мария…
Личная мамина служанка. Раньше Мия ее боялась… почему? Подумаешь, толстая и строгая? Это не страшно. Страшно, когда умирает отец, а ты не можешь ничего сделать.
Мия посмотрела прямо в глаза толстухе.
– Где. Моя. Мать?
Ньора Мария не выдержала первой.
– Утомилась. Лежит в спальне, отдыхает…
– Вон отсюда, – резко распорядилась Мия. И шагнула по направлению к спальне.
Мария с неожиданным проворством загородила ей дорогу.
– Это вы что ж, дана, будете матушку тревожить?! Так нельзя! Неправильно это! Вы понимаете, у нее душа нежная, ранимая…
Может, не скажи Мария последнего слова…
Ранимая, ага.
А неподалеку погибает от раны в живот ее отец. И это НЕ мать сидела с ним рядом и обнюхивала рану.