Ветер и море

Кэнхем Марша

Баллантайн целую минуту смотрел на нее, а потом, покачав головой, вернулся к шкафу, убрал саблю в ножны и взял чистую рубашку из аккуратно сложенной стопки. Он не знал, верит ли сама Кортни тому, что сказала, но надеялся, что нет. Если все, ради чего она жила, – это ненависть и месть, тогда у нее нет ни будущего, ни надежды, ни счастья.

– У вас есть час до завтрака, – коротко бросил Баллантайн. – В восемь дадут сигнал «свистать всех наверх». Вы встанете вместе с другими мальчиками, а так как и Мэтью, и я будем заняты своими делами, советую вам стоять рядом с Дики, и делать то, что делает он.

– Советуете? Вы не хотите сказать «приказываю»?

– Мадам, – Баллантайн взглянул на Кортни, – бели

вы хотите себя погубить, это ваше дело. Если вы хотите разделить наказание с Сигремом и его другом или испытываете непреодолимое желание провести время в обществе капитана Дженнингса – это тоже ваше исключительное право. Но, честно говоря, в данный момент вы не самая большая моя забота.

Быстро сбросив грязные бриджи, Адриан пристегнул к подвязкам длинные белые носки, надел чистые темно-синие брюки и сунул ноги в высокие блестящие черные сапоги. Нетерпеливо провозившись с каждой из десяти маленьких перламутровых пуговиц белого льняного жилета, он надел двубортный темно-синий китель со стоячим белым воротником и обшлагами, обильно расшитыми золотом, и застегнул на узкой талии ремень с саблей. Взяв с полки свою фуражку, он запер ящик, где хранились бритвенные принадлежности, и задержался у письменного стола, чтобы аккуратно сложить толстый журнал и карту.

– Если вы решите, что хотите жить, Малыш Дики будет здесь ровно в десять сорок пять. Не заставляйте его ждать. – Баллантайн направился к двери, и в его глазах снова появилось жесткое, непреклонное выражение.

На мостике «Орла» лейтенант Адриан Баллантайн стоял немного впереди и слева от второго лейтенанта, Отиса Фолуорта. Сержантом Раунтри и третьим лейтенантом, Лесом Лофтусом, заканчивался передний ряд офицеров, а позади них стояли две шеренги гардемаринов с устремленными вперед взглядами, напряженно расправленными плечами и крепко сжатыми губами. Все они были в форменной одежде, их отполированные сабли блестели, а белые накрахмаленные воротники и золотая отделка сверкали на ярком солнце. Ниже, по обе стороны главной палубы, стояли шеренги военных моряков в отглаженных синих с белым формах, простых матросов в тельняшках и черных кожаных шляпах и подсобных рабочих в чистых рубашках и парусиновых штанах. Все стояли на жаре не шевелясь, и напряженная тишина не нарушалась ничем, кроме тихого поскрипывания мачт и снастей наверху.

Паруса «Орла» были спущены, и судно спокойно покачивалось на воде. На верхушке бизань-мачты развевался по ветру звездно-полосатый флаг, а на главной мачте длинный узкий вымпел капитана Уилларда Лича Дженнингса сражался за право не запутаться в провисшей оснастке.

Кортни попыталась хоть что-то разглядеть из-под полей своей черной шляпы. К ее удивлению, цвета Дженнингса были такими же, как у ее отца, – черным и красным, хотя у Дункана Фарроу красный лев на черном поле выглядел более внушительно, чем узкие черные полосы на красном фоне у Дженнингса. А что касается звездно-полосатого флага, то он в отличие от ярко-зеленого с белым вымпела всех Фарроу вызывал у Кортни только презрение. Она никогда не была в Ирландии, но рассказы отца оживили в ее воображении славных воинственных предков, красоту тумана, поднимающегося над рекой Шеннон, и мускусный запах торфа, потрескивающего в очаге. Дункан Фарроу, возможно, был изгнан из страны, которую любил, но он сделал ее реальной для Кортни и, подобно диким гусям из ирландской легенды, был убежден, что даже если умрет на чужом поле битвы, его сердце вернется под незабываемые небеса любимой родины.

«Мечты», – подумала Кортни и, опустив взгляд с мачты к мостику, остановила его на высоком светловолосом офицере, чьи горящие глаза смотрели прямо на нее. Кортни почувствовала, как по спине ее пробежала дрожь, и у нее возникло ощущение, будто она поднялась над заполненной людьми палубой и с бесстыдным восхищением

рассматривает поразительно красивые черты. На фоне пронзительной синевы неба, в жестком белом воротничке, упирающемся в решительный загорелый подбородок, лейтенант был таким неотразимым, что у любой женщины перехватило бы дыхание. Непрошеные воспоминания о твердых как дуб мускулах и огромной силе вызвали на щеках Кортни яркий румянец, разбив вдребезги окружавшую ее реальность. А в реальности все ожидали приведения в исполнение приговора Сигрему и Нильсону, Баллантайн был непосредственно ответствен за это, а потому вызывал у нее презрение.

Контакт между ними нарушил резкий свисток боцманской дудки, и оба повернулись к корме. Появившийся капитан Дженнингс с важным видом приподнял фуражку с кокардой перед рядом отдающих ему честь офицеров.

Кортни Фарроу незаметно поднялась на цыпочки, чтобы увидеть человека, направлявшегося к мостику. Это лицо не стерлось из ее памяти за недели, прошедшие после сражения на Змеином острове, а ее ненависть, пожалуй, только удвоилась. Ей сказали, что человек, которого он приказал выпотрошить на берегу, умер от инфекции в трюме; людей ее отца морили голодом, чтобы заставить подчиниться; у многих была лихорадка, и большинство из них не перенесет долгого перехода до Норфолка. И сейчас Кортни почти черными от ненависти глазами следила за капитаном, поднимающимся на мостик.

Она смотрела на покрытое пятнами, в красных прожилках лицо человека, с высокомерным видом оглядывавшего корабельную палубу, и мечтала о заточенной сабле, рассекающей надвое разжиревшее тело. Наблюдая, как шевелятся толстые губы, когда он обменивался коротким приветствием со своими офицерами, Кортни представляла себе вместо его слов фонтан ярко-красной крови.

Малыш Дики, на голову ниже Кортни и тонкий как тростинка, взглянул на нее большими темными, полными тревоги глазами. Он легонько украдкой дернул ее за рукав, чтобы привлечь внимание, а затем сделал это более настойчиво, поняв, что она не заметила его предупреждения.

Недовольно поморщившись, Кортни взглянула на глухого мальчика, смотревшего на нее умоляющим взглядом. Остальные восемь мальчиков в их группе молча стояли, наклонив головы, потупив взгляды и не осмеливаясь привлечь к себе внимание кого-либо из тех, кто был на корме. Подсобные рабочие, как и матросы, тоже благоразумно отвели взгляды, и Кортни догадалась, что от нее ожидают того же. Бросив Дики быструю благодарную улыбку, она с неохотой покорно склонила голову – слишком быстро, чтобы заметить, как с противоположного конца палубы на нее смотрит еще одна пара сердитых глаз.

Миранда Гоулд стояла в тени у главной мачты, и внезапно выражение скуки на ее лице превратилось в злобную усмешку. Это правда! Это она! Кортни Фарроу, живая, переодетая в мальчика-слугу! Выпуклости, которыми могла похвастаться девчонка, спрятаны под мешковатыми брюками и просторной рубашкой, жалкие золотисто-каштановые волосы стянуты в хвост и убраны под шляпу с широкими полями, которая скрывала ее черты и делала неузнаваемой и неотличимой от других оборванных мальчишек. Если бы Миранда не была заранее предупреждена о присутствии Фарроу на «Орле», она могла бы стоять в десяти шагах от ненавистницы и не узнать ее!

Кортни Фарроу – живая! Боже правый, неужели эту суку ничто не берет?! Ее доставили на борт окровавленную и в цепях, она провела неделю в кишащем крысами трюме – и все-таки ей удалось остаться в живых! Как она избежала издевательств и наказания, которых заслуживала? И как, интересно, ей удалось добиться покровительства высокомерного и грубого лейтенанта? Знает ли он, кто она такая? Знает ли, что приютил дочь Дункана Фарроу?

Миранда прищурила янтарные глаза, заметив, что худенький мальчик, стоящий рядом с Кортни, предостерегающе потянул девушку за руку.