Ветер, кровь и серебро
Шрифт:
— Оберег, — сказал Хельмут отстранённо. — Оберег, который подарила тебе Кристина. Он помешал заклинанию сработать так, как надо. Приворожил не её к тебе, а тебя к ней, ещё сильнее, чем было.
И он боялся представить, что бы произошло, не окажись у Хельги этого оберега. Если бы леди Коллинз-Штейнберг, буквально седмицу назад получившая весть о возможной смерти мужа, бросилась в объятия малознакомой женщины, то её бы точно объявили сумасшедшей — или одержимой — и отправили в обитель.
— Ну, а дальше ты знаешь. Я вспоминала это
— И зачем ты вообще решила её приворожить? — поинтересовался Хельмут как бы невзначай. — Ты же знала: она замужем, с ребёнком, и какой ей резон быть с тобой?
— Я не знаю, — покачала головой Хельга и странно усмехнулась. — Я правда не знаю, что на меня нашло. Мне так хотелось, чтобы моё чувство было взаимно, а невзаимность меня задевала, била по самолюбию. Было обидно, вот я и…
— Не очень взрослый поступок.
— Я понимаю.
Они замолчали. Вьюга за окном разыгрывалась всё сильнее. Остатки свинины и картофеля давно остыли. Вино кончилось — Хельга выпила большую часть кувшина, но при этом умудрилась оставаться трезвой. Видимо, разбавила вино водой, хотя раньше делала так крайне редко, утверждая, что это мешает наслаждаться вкусом.
— Прости меня, — вдруг выдохнула сестра. — И за Софию тоже прости. Если бы я знала, что это зелье убьёт её…
— Дело, может, даже не в зелье, — отозвался Хельмут. — Да и уже неважно, в чём. Её не вернуть, и того, что случилось с тобой, тоже не исправить.
«Опять она портит мне жизнь, — мелькнуло в голове. — Лучше бы ей вообще не родиться… Тогда, может, и мама бы прожила дольше». Но он старался гнать такие мысли прочь, старался не злиться. Ему, как ни странно, не хотелось кричать, ругать сестру последними словами, бить посуду и пинать стены. Эта злость была тихой, спокойной, она медленно и чертовски больно сверлила сердце изнутри, и её невозможно было выгнать порывами ярости.
— А ещё… — несмело начала Хельга, так и не поднимая взгляда и сминая пальцами лиловый шёлк платья. — Ещё она рассказала мне… ну, она предполагала, почему забеременеть так долго не получалось.
Хельмут напрягся. Он не задумывался о причинах — знал ведь, что женщина может быть бесплодной без каких-либо причин, просто родилась такой, и всё. И если Софии пришлось прибегнуть к помощи зелья, чтобы зачать ребёнка, то она, получается тоже просто такой родилась… Так о какой причине тогда речь?
— И почему же? — осторожно спросил Хельмут, видя, что Хельга взволнована и явно сомневается, продолжать или нет.
— Как бы сказать… Всё из-за войны. Ну, той, предыдущей… Ты же знаешь, что она пережила тогда.
— Но её никто не… — покачал головой он, пытаясь справиться с навязчивыми мыслями. — Я уверен, что ублюдок, который главенствовал тогда над замком, её не трогал.
— В том самом
От злости заскрипели зубы. Взгляд упал на кухонный нож, и, наверное, лишь Господу в тот момент удалось удержать Хельмута от того, чтобы он схватил его и со всей силы всадил в столешницу, представляя, что это вовсе не деревянные доски, а лицо или грудь Эйкина Хейли. Ему повезло погибнуть от меткого попадания ножа в глаз, но он явно заслуживал смерти похуже, заслуживал таких тяжких мучений, которые самому Дьяволу не снились.
И София ведь ничего об этом не говорила. Она уверяла, что её не трогали, и у Хельмута были причины ей верить. Будь она изнасилованной, вряд ли их первая брачная ночь и все последующие прошли бы так гладко. Но о побоях она не рассказывала, предпочитая о войне вообще не вспоминать и не заговаривать. Отчего-то лишь с Хельгой поделилась этой тайной… И Хельмут понимал, отчего.
— Прости, что я рассказала тебе всё это только сейчас, — вздохнула Хельга, ставя бокал на столик. — Если ты не хочешь меня видеть, я могу уехать, — выпалила вдруг она. Хельмут поднял голову и взглянул на неё удивлённо.
— Куда уехать?
— Не знаю, в монастырь… Это ведь, на самом деле, не такая плохая судьба, — усмехнулась сестра.
— Хельга, успокойся.
— Ладно, если не обитель, то выйти замуж… — раззадорилась она, видимо, уверенная, что Хельмут её не простит. — Давно пора, уже лет десять как. Только вот кто меня теперь возьмёт, старую деву…
А эта идея показалась ему удачной. Кристина как-то напомнила Хельмуту, что у него сейчас лишь один наследник, и это правда было очень ненадёжно: мальчик, хоть и рос вполне здоровым и крепким, мог легко подхватить что-то опасное… упаси Господь. Однако заручиться каким-нибудь союзом посредством брака Хельги… и назначить племянника следующим после Эрнеста и её самой претендентом на наследство…
— Мы можем сказать, что ты вдова, — пошутил Хельмут. А потом понял, что это не шутка. — И правда, мы можем соврать, что вы с Вильхельмом успели пожениться и консуммировать брак, прежде чем он уехал на войну. Крестьяне же часто женятся, не дожидаясь совершеннолетия, вот и мы тоже… якобы уговорили священника… Я попрошу Генриха, он нам подыграет, подтвердит, что был свидетелем.
Это показалось ему удачной идеей. Репутация вдовы, муж которой пал на войне, куда чище, чем репутация старой девы, которой Хельга и являлась. Можно будет наплести, что её брак с Вильхельмом не хотели раскрывать, потому что несовершеннолетнюю дворянку, вышедшую замуж до нужного возраста, когда ни жизни её, ни аллоду ничего не угрожало, скорее всего, осудили бы. Но с тех пор прошло много лет, и уж лучше остаться вдовой, вышедшей замуж в шестнадцать и потерявшей мужа на войне, чем тридцатилетней девушкой.