Шрифт:
Глава 1. Возвращение домой
Алана разбудил удар головой о стекло. Он выпрямился и растерянно огляделся. Парень сидел на мягком кресле у окна в небольшом теплоходе. Судно уже несколько часов плыло по реке в город Ланвиль. Хотя это был не первый класс, место оказалось достаточно удобным. Теплоход плавно скользил по широкой реке, слегка покачиваясь. Другие пассажиры также зевали и потягивались. Кто-то рядом ворчал на неумелого штурмана, и Алан решил разобраться, что же произошло. На соседнем ряду от него на сиденье прыгал мальчуган лет пяти и указывал куда-то наружу. Парень осторожно посмотрел в окошко, придерживая ладонью растущую на лбу шишку и стараясь больше не встречаться ею со стеклом. В поднимаемых кораблем волнах
– Приветствует нас Матушка. Хочет что-то сказать своим детям, – пробормотала старушка, сидевшая на соседнем кресле.
Алан обернулся на голос, рассматривая пассажирку. Пожилая дама неопределенного возраста была аккуратно одета: строгий синий костюм, юбка и пиджак, белая блузка. Седые волосы собраны в пучок. Женщина почти не пользовалась косметикой и выглядела несколько бледной, утомленной. Алан помнил, что они плыли практически бок о бок уже несколько часов, но увлеченный собственными мыслями и ожиданиями, парень не думал о знакомстве с женщиной, а после и вовсе уснул. Сейчас же он был захвачен врасплох её желанием пообщаться. Дама тем временем по-доброму улыбнулась Алану и принялась что-то искать в сумочке.
– Молодой человек, вы испачкались, – сообщила дама, тут же протягивая ему небольшое зеркальце, украшенное узорами в виде волн и морской пены. – Вот тут, – указала она пальцем чуть выше левой брови Алана. Парень посмотрел на зеркальце и увидел в нем настоящее сокровище. Редко такое можно увидеть в руках современных девушек. Тонкие линии, изящные завитки и идеальная полировка. Изделие определенно было старинное, ручной работы. Без сомнения, эта красота была создана в честь богини Матери Вод – владычицы Морей и Рек, почитаемой в Сакасии как прародительницы Жизни. Удивительная вещица. И дама, несомненно, дорожила этим зеркальцем. Поэтому Алану не стоило забирать его надолго.
Нобоа пробежался взглядом по своему отражению в старинном стекле. Держать эту реликвию стало боязно, но и отказываться неудобно. В отражении он видел взъерошенные волосы пшеничного цвета, усики и бородку – его гордость. В девятнадцать лет завести такую щетину способен не каждый. Алану определенно повезло с генами, ведь первая щетина обычно появляется гораздо позже. А отрастить что-то хорошо выглядящее еще сложнее. Ему такое украшение лица просто было необходимо. Нобоа был доктором – выпускником. Молодые врачи не вызывали доверия у пациентов, а возраст был показателем опыта, знаний и умений. С бородкой Алан выглядел старше, мудрее и мог рассчитывать на более серьезное отношение.
На лбу паренька в отражении виднелась шишка. Кожа вокруг места ушиба стала красной и воспаленной. Выше на лице и волосах он видел серые разводы пыли. Из-за них одна из прядей волос посерела, создавая впечатление ранней седины, а грязные полосы добавляли лицу болезненности. Парень нахмурился и передернул плечами. Выглядеть старше он хотел не настолько, и мысли о старости заставили чувствовать себя неуютно, в особенности рядом с великовозрастной соседкой.
Старушка же отнеслась к этой картине проще и услужливо предложила парню свой платочек с вышивкой. Снова волны. Ткань нежная, мягкая. Жаль пачкать такой платок, но и отказывать невежливо.
– Огромное спасибо, – улыбнулся Алан, принимая платок. Быстро вытер пятно, возвращая своему облику лет двадцать. Все это время дама смотрела на него с умилением, как на маленького ребенка, быть может, видя в парне сына или внука. От такого взгляда ему стало совсем неловко. Чем-то женщина напоминала ему мать, только постарше. Сильно старше…
Нобоа успел соскучиться по родным в последнее время. Родители покинули Ланвиль три года
Чувствуя, что стукнулся лбом сильнее, чем думал в самом начале, Нобоа вернул зеркало и платок хозяйке. Будь у него больше времени, выстирал бы платочек перед тем, как отдать обратно, но скорее всего они никогда больше не встретятся. От этих мыслей неловкость усиливалась, и Алан попытался отвлечься на картины снаружи, спрятаться от внимательного взгляда женщины.
– Первый раз в Ланвиле? – неожиданно спросила дама, пряча свои сокровища в сумочку. – Не волнуйтесь. Люди здесь добрые, спокойные. – поделилась старушка, тоже наблюдая пейзаж за окном. – Согласитесь, очень красиво в наших краях.
День и правда был прекрасен. Сияло солнце. Бесконечные леса Сакасии торопливо отступали от берегов реки все дальше по мере их продвижения вниз по течению. Ланвиль был фермерским городком, и под поля отводились колоссальные территории, но даже это не шло в сравнение с нетронутой зеленью холмов вокруг. Природа занимала важное место в жизни Сакасии и Ланвиля, и потому оберегалась с особенной трепетностью почти везде. Сакасийцы не могли рассчитывать на помощь большого мира или божью волю, когда дело касалось выживания их не самого многочисленного народа.
– Возвращаюсь домой, – после недолгой паузы ответил Алан. – Я родился в этом городе. Вырос. Ходил в школу Эйнсвик. – поделился парень, кивая сам себе и продолжая любоваться красотами. Эйнсвик считалась самой лучшей школой в городе с самого его основания. Её оканчивали многие знаменитости Ланвиля, отчего и Алан надеялся присоединиться к их списку однажды.
На берегах показались первые домики в два-три этажа. В основном маленькие – на одну семью. Большая часть старинная, помнившая город таким, как он был сотню лет, а может, и две назад. Такими полнился родной Ланвиль в детские годы Алана, таким город и оставался сейчас. Улицы хранили память прошлого, сберегая особенную атмосферу этого места, людей. Лишь несколько высотных зданий под квартиры и офисы мог припомнить парень в одном из окраинных районов, а также споры об их дальнейшем существовании. Ланвиль они не красили.
– Я тоже в этих краях всю жизнь, – тихо призналась старушка. – Здесь родилась, здесь и умру – вернусь в глубины Вод Великой Матери, – добавила она, хмурясь. Какая-то обреченность проскользнула в её тоне. Алан с трудом сдержал желание взять её за руку. Не поддержать. Измерить пульс. Мысли о смерти могли означать скрытые проблемы со здоровьем. Вдруг он мог с этим помочь как доктор?
– Только понял, как соскучился по тишине и покою родных мест, – рассказывал Нобоа женщине, пытаясь отвлечься от нахлынувших мыслей о болезни. – Учился в другом городе и жил в тесном общежитии. Стыдно признаться, но получив диплом, я некоторое время сомневался, возвращаться ли сюда. – Парень опустил взгляд, задерживая его на волнах реки снаружи, белой пене. Было в этом что-то успокаивающее. – Стремление к знаниям, технологиям, возможностям… – улыбнулся он, не отрывая глаз от гипнотической картины, борясь с желанием дать женщине свой телефонный номер или взять её номерок себе. Выглядело бы это со стороны более чем странно и неловко, но желание лишь нарастало. – В конце концов, любовь к Ланвилю победила, и я здесь, – пожал плечами Нобоа, словно извиняясь. Когда ещё ему удастся с кем-то так пооткровенничать? Обычно пациенты делятся наболевшим с доктором, а не наоборот. И уже сегодня несколько таких историй могут его коснуться. А тут вдруг разговорился сам. Даже странно. Что на него нашло? Мысль, что он ушибся слишком сильно, снова заняла своё место.