Ветер перемен
Шрифт:
Его доводы не убедили Наумова.
— Хотя ты и прав, но это — позиция непротивления злу, и я с ней не согласен, — поморщившись, сказал он другу. — Нам пытаются внушить, что период «бандитского капитализма» неизбежен, а потом, дескать, наступит порядок. Приводят в пример Америку. Но есть лучшие примеры у нас в Европе. И честные политики, такие как генерал Лебедь, могут их использовать.
Но не только президент проявлял бешеную активность накануне выборов. Не отставал от него и основной соперник — лидер КПРФ Зюганов. Он разъезжал по стране, повсюду встречался со своими
Проводя многолюдные митинги, Зюганов подвергал справедливой и беспощадной критике известные пороки правления Ельцина. Заверял избирателей в том, что победив, коммунисты вернут стране прежнее величие и дадут народу лучшую жизнь. Его обличительные речи достигали цели, и регулярные опросы общественного мнения показывали, что рейтинг лидера КПРФ намного выше, чем у действующего президента России. Это подтвердил и зашедший навестить Наумова Царев.
— Все! Слава Богу, правящей хунте приходит конец, — радостно заявил он с порога. — Скоро Ельцину и окружающим его жуликам придется ответить за свои преступления!
— Почему ты так в этом уверен? — выразил сомнение Наумов. — Предвыборная кампания только набирает обороты. Все еще может измениться. Ведь народ не желает возврата к «светлому прошлому», и все противники Зюганова запугивают избирателей реставрацией коммунистического режима.
— Бесполезное дело, — небрежно махнул рукой Царев. — Только лидер КПРФ имеет сейчас шансы победить Ельцина и избавить страну от власти его воровской хунты. И наш народ понимает это. Зюганов и его партия — это не прежние коммунисты. Они за частную собственность и не против рыночной экономики, но без «шоковой терапии». Поверь, хуже не будет!
— Выходит, ты «покраснел» и согласен, чтобы они снова пришли к власти? — упрекнул его Артём Сергеевич. — А кто обвинял их в том, что погубили Россию? Разве не ты утверждал, что это из-за них мы так отстали, а народ погряз в нищете.
— Россию погубили большевики и немецкий агент Ленин. А теперешние коммунисты — такие же, как в капстранах Запада. Ну как ты этого не понимаешь? — с досадой ответил Владимир Иванович. — В Швеции правят социалисты, и народ там живет припеваючи!
— Но наши коммунисты — прежние, — возразил Артём Сергеевич. — Они не умеют управлять по-новому. Свернут реформы, снова опустят «железный занавес» и устроят конфронтацию с Западом. Страшно даже подумать!
— А мне страшно подумать, что с нами будет, если эта хунта сохранит власть. Разве не видишь, к чему все идет? — гневно повысил голос Царев. — К геноциду русского народа!
— Ну и загнул, — поморщился Наумов. — С чего ты взял? Опять, что ли, раскрыл жидо-масонский заговор?
— Напрасно смеешься, — бросил на него сердитый взгляд Царев. — Разве это не заговор против русского народа, когда его грабят и доводят до такой нищеты, что он вырождается. Заметил, как быстро уменьшается его численность? Детей нечем кормить, и они становятся беспризорниками. Подрывают нравственность, и из-за этого распадаются браки. А брошенные на произвол судьбы миллионы русских в бывших советских
И хотя в гневной тираде друга Наумов, как всегда, усмотрел изрядную долю фанатизма, он все же сознавал, что сказанное им основано на реальных фактах. Об этом свидетельствовало вынужденное возвращение из Ташкента в Москву вместе с детьми Вариной подруги Оксаны Семеновой.
Выйдя замуж за узбека, Оксана уехала жить в Ташкент, забрав с собой дочь от первого брака. Ее муж, видный хирург, профессор, пользовался там большим почетом, и много лет их семья благоденствовала. Она родила еще двух детей, девочку и мальчика. И, пока не рухнул СССР, национальных проблем у них не возникало, хотя русская дочка Оля, стоило ей подрасти, предпочла вернуться в Москву.
— Хочу закончить институт в столице. Это престижнее, — так объяснила она свое решение знакомым. — Кроме того, у меня там живут бабушка и родной папа, по которым я очень скучаю.
Но это было лишь полуправдой. Уже тогда, при советской власти, местный национализм давал о себе знать. И Оля, учась в университете, как и другие русские, его постоянно ощущала. Поэтому она и ее сокурсник, который тоже не пожелал быть там человеком второго сорта, перебрались в Москву, где вскоре и поженились.
Маститый профессор, заведовавший отделением в одной из лучших клиник столицы Узбекистана, естественно, никакой дискриминации не подвергался, и его родные дети тоже. Однако недаром у евреев национальность устанавливается по матери. Воспитанные Оксаной сын и дочь, хотя и носили узбекские имена, впитали от нее вместе с молоком и горячую любовь к своей второй родине.
Алишер и Дильбар никогда этого не скрывали, даже гордились перед своими сверстниками. И пока Узбекистан не отделился от России, те не выказывали им недовольства. Все изменилось, когда национализм там поднял голову. Перед детьми Оксаны встал трудный выбор: кем же им все-таки себя считать?
— Вы — узбеки, выросли здесь и чтите местные традиции. Не отбивайтесь, как и я, от своего народа, и у вас не будет никаких проблем, — уговаривал их отец. — И не кичитесь русской кровью, как раньше. Сейчас здесь этого не любят.
— Но почему? — не понимали дети. — Нас же учили уважать Россию и ее великую культуру. Почему же вдруг стали ущемлять русских?
— К сожалению, это произошло не вдруг, а накапливалось годами, — удрученно объяснил отец. — Это последствие колонизации и национального угнетения. В прошлом многие испытали на себе великорусский шовинизм, и сейчас идет ответная реакция.
— Неужели и ты тоже? — недоверчиво спросил его Алишер. — Мы никогда не замечали этого. И докторскую степень ты получил в Москве.
— Да, трудно поверить в это, но так было, — нахмурив брови, ответил Дарвин. — Нашлись такие, кто смотрел свысока и за глаза называл «нацменом». Хотя мой дед был придворным поэтом эмира! — В его голосе прозвучала застарелая обида. — И вообще нам внушалось, что русский — «старший брат», а это унижало.
— Но это было раньше и прошло, — возразил ему Алишер. — Никто больше не заставит узбеков унизиться. Но и ущемлять русских неправильно. Это — дикость!