Ветер прошлого
Шрифт:
Певица благодарно улыбнулась ему.
— Я всем сердцем привязалась к Саулине. Меня в дрожь бросает при мысли о том, что ей грозит опасность. Этот город полон опасностей, особенно для маленькой девочки — красивой, одинокой и беззащитной.
— Как я понимаю, бесполезно просить вас сейчас спеть для меня?
Наполеон обожал музыку, и по установившейся между ними традиции после нескольких часов, проведенных в постели, Джузеппина устраивала для него частный концерт, исполняя самые прекрасные отрывки из своего репертуара.
— Я боюсь вас разочаровать. Вы очень огорчитесь, если я попрошу вас отложить пение до следующего раза?
Разумеется,
— Вы споете для меня в следующий раз, — сказал он вслух.
Все равно настроение пропало.
Вернулась усталая и запыхавшаяся Джаннетта.
— Ну как? — спросила ее хозяйка.
— Ни следа, — призналась обескураженная служанка.
— Но вы хорошо искали?
— Повсюду, синьора. Девочки нигде нет. Однако ее видели.
— Кто? — спросила Джузеппина, загораясь надеждой.
— Два бродячих певца исполняли балладу у подножия льва на площади Сан-Бабила. Один из них говорит, что видел девочку, похожую по описанию на Саулину. Она завернула за угол контрады Монте и направилась на Корсия-дей-Серви.
— А больше он ничего не сказал?
— Сказал, что она летела как молния, — добавила служанка. — Словно кто-то гнался за ней.
Джаннетта была до крайности встревожена оборотом событий. Рано или поздно хозяйка узнает, что Саулина сбежала из-за взбучки, которую Джаннетта ей закатила.
— Генерал, — умоляюще обратилась Джузеппина к своему другу, — вы должны что-то сделать! Вы должны вернуть ее домой живую и невредимую.
— Обещаю, — торжественно заверил ее Бонапарт. — Но когда я верну ее вам, я рассчитываю увидеть вас улыбающейся и гостеприимной. Завтра я уезжаю, но уже сегодня вечером отдам приказ начать поиски нашей Сау-лины.
10
Лекарь Анастазио Кальдерини подошел к уснувшей девочке, держа в руке свечу. Он долго смотрел на Саулину, не смея дотронуться до нее. Он безумно хотел коснуться этой гладкой кожи, красиво очерченных нежных губ, спокойного белого лба, шелковистых золотых волос, но медлил, словно это неподвижное тело излучало некую неведомую силу.
За свой тайный порок он уже заплатил высокую (по его мнению, непомерно высокую) цену, проведя два года в страшной подземной темнице Модены без воздуха и света, на пустой похлебке и заплесневелом хлебе. Официально пытки были отменены, но Анастазио Кальдерини был подвергнут испытанию розгами и соленой водой. Мучили до тех пор, пока он не признался, что совершал развратные действия и в конце концов изнасиловал девочку, которой едва исполнилось двенадцать лет. А ведь он знал, что не виноват.
Ну, не то чтобы совсем не виноват: он не сумел воспротивиться извращенному желанию продемонстрировать свои гениталии этой девочке, оказавшейся, на его беду, племянницей Тибурцио Кортезе, епископа Модены. Анастазио Кальдерини знал, что всему виной разум: это в его темных недрах рождалось неудержимое стремление поразить невинность, обнажив перед нею свою снасть невероятных размеров, чтобы потом упиваться неистовым наслаждением, доходящим до судорог. Больше он ничего не делал, ровным счетом ничего. И что самое интересное, двенадцатилетняя плутовка не сбежала в ужасе. Нет, вопреки его ожиданиям она проявила любопытство и даже согласилась
— Можешь потрогать, если хочешь, — предложил он ей.
И она послушно подошла поближе и дотронулась до его громадного орудия, уже начавшего конвульсивно вздрагивать.
Анастазио Кальдерини был опытным медиком, он овладел ремеслом в больнице города Павии, усовершенствовал свое искусство в Милане и зарабатывал на хлеб, практикуя по городам и весям. Хорошо зная анатомию, он понимал, что его чудовищный орган способен изувечить и даже убить женщину, не говоря уж о маленькой девочке. А главное — он слишком сильно любил маленьких девочек. Ему даже в голову не приходило подвергать их смертельной опасности. Если они соглашались посмотреть на него, он чувствовал себя безмерно счастливым. Однако наивысшую радость доставляла ему возможность потереться об их беленькие, еще не развитые детские бедра. Когда они задирали для него свои юбочки, обнажая восхитительно маленькие и нежные лонные холмики с едва пробивающимися первыми волосками, — о, это был истинный рай.
Многие убегали, но находились и такие, что были уже искушены в запретных играх, познали тайну, подсматривая за взрослыми в замочную скважину, а то и лишились девственности.
Двенадцатилетняя девочка с ангельским личиком погладила его гигантский член, наводивший на мысли об ослах и жеребцах, своими нежными пальчиками и послушно подняла юбку, когда он стал умолять ее об этом. Она позволила ему сделать все, что он хотел, и лишь когда он залил ее бедра своим семенем, вдруг оглушительно завизжала и опрометью кинулась наутек, крича, что плохой человек сделал ей больно. Впоследствии коварная маленькая искусительница утверждала, что ее изнасиловали, а акушерка, осмотревшая ее перед процессом, подтвердила, что ее пациентка — не девственница.
Островок тишины и спокойствия, каким стала Модена благодаря своему правителю — разумному, добродушному и мягкому герцогу Эрколе д'Эсте Третьему, превратился в гудящий улей, растревоженный известием о том, как чудовище в человеческом обличье надругалось над племянницей епископа.
Анастазио Кальдерини был заключен в тюрьму и, будучи человеком разумным, предпочел признаться в преступлении, которого не совершал, не подвергаясь испытанию дыбой и раскаленными щипцами. Нет, он не совершал насилия, и об этом было известно даже его преосвященству епископу, который в ходе кровавых допросов в подземных казематах городской цитадели имел возможность своими глазами увидеть невероятных размеров орган предполагаемого насильника и понять, что если бы это адское орудие вонзилось в девочку, она была бы мертва.
Новость уже облетела все земли герцогства, включающего города Модену, Реджо и Марандолу; народ требовал наказания виновному. Однако благодаря заступничеству епископа, который был несказанно рад найти козла отпущения, якобы ответственного за потерю невинности его племянницей, преступник не был кастрирован, как того требовал закон. Просидев два года в подземной темнице, он был изгнан из города, а все его имущество конфисковано.
Без дома, без гроша в кармане, он вновь оказался в Милане, находившемся под французской оккупацией, и был вынужден поселиться в квартале Боттонуто, на самом городском дне. Зато здесь можно было устроиться дешево, и он ел раз в день, сочетая обед с ужином. Ремесло кое-как кормило его.