Ветер с ароматом корицы
Шрифт:
– А я случайно не улечу без вас? – я покосилась на безвольно висящий парус. В покое он становился похожим на палатку, которая почти полностью накрывала судно.
– Без моей команды – нет, – успокоил старик, спускаясь вниз по винтовой лестнице. Малыш Хакли уже ускакал вперед. – «Удильщик» слушается только меня.
– А если придут чужие? – мне было боязно оставаться одной.
– Кому нужна наша дряхлая лодчонка? Хватит вопросов, Ляна, следи за огнем.
Вернувшись в теплую каюту «дряхлой лодчонки», я собрала волосы на макушке. Мысленно прикинула, где бы помыть голову. После реки они сделались
Вопросов к капитану накопилось немало. Начиная с того, почему «Удильщик» только снаружи выглядит утлой лодчонкой, а на самом деле является довольно крупным кораблем с мостиком и просторной палубой. Но больше всего меня интересовало, какие силы удерживают судно в воздухе.
Придвинув низкую табуретку к печи, я подперла подбородок рукой и уставилась на пламя. Было тепло, уютно и приятно пахло свежеиспеченным хлебом.
Вспомнив, что старик оставил целую буханку, отрезала от нее горбушку. Вгрызлась в хрустящую корочку и закатила глаза от удовольствия. Представляю, какой вкус у сдобного каравая, если, жуя хлеб для простолюдинов, можно проглотить язык.
Я почти задремала, когда судно резко качнулось. На палубу кто-то спрыгнул. Хотела вылететь навстречу, чтобы спросить у своих, почему так рано вернулись, но услышала незнакомые голоса.
– Так и знал, что лодка непростая! Глянь, как ловко придумали спрятать боевой корабль! Если бы не слишком большая для лодки тень, ни за что не догадался бы.
– Тише ты!
– А чего таиться? Никого нет, – незнакомец и не думал понижать голос. – Капитан и его пацаненок шляются по площади.
Вскоре и второй осмелел. Я слышала, как они топали по палубе и выворачивали все, что попадалось на пути. Хлопнула крышка сундука, куда дед складывал готовый хлеб, чтобы тот не заветрился.
– Повезло! Обычно один из них остается, – этот голос, в отличие от первого, уверенного и грубого, можно было назвать козлиным. Компаньон явно трусил.
– Брось возиться с сундуками, – Грубиян пнул корзину с квадратными формами для хлеба, и те громко клацнули, вывалившись на палубу. Дед вынес их, чтобы почистить от нагара. – Надо искать в каюте.
Я заметалась, не зная, куда спрятаться. Нырнула под кровать, выставив перед собой горшок.
Эти двое действовали нагло. Переворачивали кадки, сбрасывали с полок посуду. Бьющейся тары капитан не держал, все же не на земле, но грохот стоял ужасный.
– Загляни под кровать, – приказал Грубиян, и его напарник тут же рухнул на колени. Он лихорадочно шарил по полу рукой, едва не задевая меня, но я так вжалась в заднюю стену, что сделалась едва ли толще камбалы. Козел и тут проявил трусость, боясь сунуться глубже.
Я помогла ему нащупать хоть какую-то добычу: подсунула свою ночную вазу. Он вытащил ее и громыхнул крышкой.
– Фу-у-у, – Козел с досадой оттолкнул от себя горшок и поднялся с колен. – Ничего нет, зря роемся.
– Я бы тоже слово мастера не держал на судне, – Грубиян, устав скидывать чашки и плошки, шумно дышал. – Понять бы, где берлога капитана. Но старик хитрый, пойди такого выследи.
– Почему ты уверен, что он знает Слово Мастера? – Козел с трепетным придыханием
– Дед единственный из небоходов, кто выжил в войне. Знает – не знает, но шанс есть. Он дружил с Большим Арком и был свидетелем его смерти. А тот точно Словом владел. Мой отец сам видел, как Арк в небо корабль поднимал. Не чета этой рухляди, трехмачтовик.
Раздался скрип. Я догадалась, что враги старика полезли в печь. Так натужно скрипела только ее дверца. Но что там можно было найти?
– Что ты делаешь? – тревога в голосе Козла звучала столь явно, что я перекатилась ближе к краю кровати. Хотела увидеть, что происходит. – Зачем тебе кристалл?
– Нужно оставить деда без «Удильщика». Тогда волей-неволей ему придется поднять в небо еще один корабль. Взамен погибшего, – Грубиян – широкоплечий детина с лицом, изъеденным оспинами, перекидывал из руки в руку уголек, брызгающийся языками пламени. Тот самый, за которым я должна была следить, чтобы не остыла печь.
Я решила, что лазутчик хочет сжечь корабль. Лихорадочно прикидывала в уме, пора бежать, чтобы перепрыгнуть на колокольню, или еще нет. Если я задержусь, то придется прорываться через пламя, но шанс уцелеть все равно был выше. Эти парни ни за что не оставят свидетеля в живых.
«Да что же со мной не так? – я до крови искусала губы. – Нет покоя даже в бреду. То вода, то огонь…»
Парни, громко топая сапогами, покинули каюту. Дрогнуло судно раз, второй. Я на цыпочках подбежала к двери и выглянула в щель. Оба вредителя уже перепрыгнули на колокольню. Грубиян держал в руках одну из квадратных форм для хлеба, где продолжал плеваться огнем уголек.
– Толкни лодку, – приказал здоровяк трусу, кивая на «Удильщика». – Пусть дрейфует, пока не рухнет. Без кристалла долго не продержится. Других кораблей, кроме «Селедки», поблизости нет. Эти точно не кинутся сопернику на помощь. А мы понаблюдаем, что дед будет делать.
– Я думал, мы подпалим судно, – Козел высвободил якорь – единственное, что связывало «Удильщика» и колокольню. Ухватившись за колонну, трус приготовился пнуть лодку. – Нет ничего проще устроить пожар.
– И тут же попадемся. Нам нельзя действовать явно. Можем погубить все дело.
Высокий и тощий парень, убедившись, что после пинка судно пришло в движение, кинулся вниз за своим подельником.
«Удильщик» медленно разворачивался. Его нос чиркнул по стене колокольни. Оставив в ней глубокую рытвину, осыпал вниз каменную крошку. Жалобно хрустнуло стекло на носовом фонаре. От удара его свернуло набок. Неуправляемый корабль плыл кормой вперед, а я замерла в проеме двери не зная, что делать.
– Следи за огнем! – вспомнила я наказ капитана и бросилась к печи.
Она еще не остыла, но угли в ней едва тлели. Почему-то я твердо была уверена, что огонь в печи – это главное. Набрав полные легкие воздуха, я принялась дуть. Не знаю, о каком кристалле говорили парни, и почему без него судно должно рухнуть, но мне удалось разжечь угли. Пламя вновь загудело.
– Половина дела сделана. Теперь нужно вернуть лодку к колокольне, – прошептала я, трогая пальцами щеки. Они болели от того усердия, с которым я раздувала огонь.