Ветер (сборник)
Шрифт:
— Заходите, — сказал Плетнев. — Милости просим. — И, слегка возвысив голос: — Конвою остаться в коридоре!
Штейнгель тоже сразу узнал Бахметьева:
— Ты здесь?
— Как видишь, — ответил Бахметьев.
— Ты! — И Штейнгель вскинул голову. — Изменник своей родины!
Бахметьев пожал плечами:
— А может, ты изменник?
— Ну вот и заспорили, — вмешался Плетнев. — Садитесь, господин барон, давайте поговорим по-хорошему.
Только тогда Штейнгель его заметил:
— Вы тоже здесь, товарищ большевик? Впрочем, вам здесь
— Самое место, — всё с тем же добродушием подтвердил Плетнев. — Однако садитесь, раз залетели к нам в гости.
— И сяду! — Штейнгель с размаху сел в кресло, заложил ногу на ногу и, вынув портсигар, закурил. — Кстати, кто из вас командующий? Хотелось бы знать.
Он снял шлем, и волосы его на макушке поднялись слипшимся от бриолина хохлом. Вся его бравада выглядела не слишком убедительно. Даже больше — выглядела смешно, и Бахметьев невольно поморщился.
— Я командующий, — сказал Плетнев, подумал и тем же ровным голосом добавил: — А потому вопросы буду задавать я, а не вы.
— Ответов не дождетесь!
— Как знать! — И Плетнев повернулся к Бахметьеву: — Герой, а, Вася?
Конечно, Плетнев назвал его по имени не случайно, и это было приятно. Пусть видит барон, как они близки.
— Герой, — поддержал Бахметьев. — Знаешь, Семен, я даже удивляюсь, что такого сбил.
— За хорошую стрельбу получишь сотню папирос высшего сорта. — Плетнев взглянул на Штейнгеля и, усмехнувшись, подпер подбородок рукой. — Между прочим, забавно он попался. Сидел в кустах и, когда увидел английских солдат, вылез. Ну, а тут оказалось, что это совсем не англичане, а перешедшие на нашу сторону белые. Они его и забрали.
— Весело, — сказал Бахметьев, и Штейнгель вздрогнул.
— Дальше еще лучше, — продолжал Плетнев. — Все они русские, а пробуют говорить друг с другом по-английски, потому что барон Штейнгель не хочет показать, кто он такой… Это ему невыгодно, сам понимаешь.
— А разве документов на нем не нашли?
— Никаких. Он всё выбросил. Нашли только один царский рубль. Вот взгляни. — И Плетнев из ящика стола достал смятую желтую кредитку.
Бахметьев взглянул и сразу увидел: подписи — Брут и Плеске и номер — два нуля, четыре тысячи семьсот одиннадцать, — совсем как на одеколоне.
— Это рубль Малиничева.
— Ну да! — удивился Плетнев. — Откуда ты знаешь? Объясни. — И Бахметьев объяснил, а заодно рассказал о чудесных свойствах брутовских рублей.
— Вот оно что! — Плетнев откинулся на спинку кресла и заговорил медленно и с расстановкой: — Господину барону эта бумажка, впрочем, особого счастья не принесла. Верно? И Малиничеву, видно, тоже. Навряд ли бы он ее отдал. Что с ним случилось?
— Он погиб, — не думая, ответил Штейнгель. Ответил потому, что не мог отвести глаз от нового, совсем не такого, как прежде, просто страшного Плетнева. Ответил и почувствовал, что теряет способность сопротивляться.
—
Теперь Штейнгелю стало совсем плохо. Ведь он сам передал план Малиничева английскому командующему.
— План был передан, — сказал он и удивился, почему говорит.
— Как же он погиб? — спросил Плетнев.
Заикаясь от волнения, Штейнгель почти в точности передал рапорт капитан-лейтенанта Дальроя. Кончил и вспомнил: это случилось всего лишь несколько часов тому назад. А почему-то казалось, что это было бог знает как давно.
— Дежурный корабль принял катер за плывущую по течению мину, — задумчиво повторил Плетнев. — Это неплохая возможность. Надо будет попытаться. — И неожиданно рассмеялся: — Спасибо, любезный барон. А теперь расскажите нам всё, что знаете о планах мистера Блэра. Кажется, так зовут комфлота англичан?
Штейнгель вдруг вскочил на ноги:
— Отказываюсь! За кого вы меня принимаете? Хоть убейте, ни слова не скажу!
— Это было бы досадно, — совсем тихо проговорил Плетнев, и Штейнгель, чтобы не упасть, схватился за спинку кресла:
— Вы не имеете права угрожать. Я… я эстонский гражданин!
Та самая Эстония, которую он всегда искренне презирал, сейчас казалась ему единственным якорем спасения. Он был иностранным гражданином, и с ним следовало разговаривать полегче. Он даже придал решительное выражение своему лицу и выпрямил грудь, но это ему не помогло.
— Ну и напугали! — Плетнев покачал головой и наклонился вперед. — Слушайте, господин иностранец. Я еще не начал вам угрожать. Садитесь и рассказывайте!
И Штейнгель сел и рассказал.
Когда-то с этим самым бароном Штейнгелем он учился в одном классе, а потом вместе с ним служил на минной дивизии. Казалось, что они друзья или, по меньшей мере, приятели. А Семен Плетнев в те годы был совсем чужим, почти враждебным человеком.
Почему всё перевернулось? Почему во время допроса он целиком стоял на стороне Плетнева, а Штейнгель ему был форменным образом противен?
Говорят, за семь лет весь человеческий организм целиком обновляется. Все старые клетки полностью отмирают, и на их месте нарождаются новые. С виду человек всё тот же, а на самом деле совсем иной.
Похоже, что в теперешние времена это происходит значительно быстрее.
Каким страшно далеким стал надутый петух, трус барон Штейнгель! А Лобачевский? Неунывающий, великолепный Борис? Сколько лет подряд был самым лучшим другом, а теперь совсем отошел в сторону.
Кстати, куда он девался? Плетнев хотел потолковать с ним о минах, но нигде не мог его найти. Не иначе, как он затеял какое-нибудь очередное мальчишество. Пошел, что ли, к своей пациентке в деревню.
В каюте было даже жарче, чем обычно. Чтобы избавиться от комаров, иллюминатор пришлось закрыть, и теперь не хватало воздуха.