Ветер в ивах
Шрифт:
Оба животных в смятении протолкнулись вовнутрь и облегченно услышали позади себя звяканье затвора.
Барсук был одет в длинный халат, комнатные туфли его и вправду прилично стоптались, в лапе он сжимал подсвечник и, по всей вероятности, когда прозвучали их призывы, уже намеревался лечь в постель. Он мягко опустил на них глаза и потрепал обоих по загривкам.
– Это не та ночь, чтобы маленькие животные выходили из домов, – по-отечески сказал он. – Боюсь, что виною всему опять ваши проделки, Крысик. Но вы не стойте, идите. Идите в кухню.
Освещая дорогу свечой, он зашаркал теперь впереди них, а они последовали за ним, нетерпеливо подталкивая друг друга на протяжении всего очень длинного и, надо заметить, довольно запущенного коридора, который привел их в некоторое подобие центральной прихожей, откуда им удалось очень смутно рассмотреть еще многие ветвящиеся туннелеобразные таинственные переходы, на вид казавшиеся бесконечными. Однако в прихожей, кроме того, обнаружилось немало добротных дубовых дверей. Одну из таких Барсук рывком потянул на себя, и все они окунулись в жар огромной кухонной печи.
Пол на кухне был выложен выщербленным красным кирпичом, в широкой каменной плите полыхали чурбачки. Рядом, в нишах, чтобы предохранить от всякого рода сквозняков, глубоко вдавились в стену два очень привлекательных места. Пара сидений с высокими спинками, поставленные друг против друга у огня, располагали к приятной беседе. Посередине комнаты – длинный стол из струганых досок, взятый на козлы. По обеим сторонам – скамейки. На одном из концов, где отброшено кресло, раскиданы остатки барсукового простого, но обильного ужина. Ряд безупречно чистых тарелок поблескивают в дальнем конце комнаты на полках кухонного шкафа. С балок над головой свесились окорока, пучки засушенных трав, сетки с луком и корзины с яйцами. Все это очень напоминало пристанище, где какие-нибудь герои могли отлично отпраздновать свою победу или, где измаявшиеся и утомленные жнецы, балагуря, шутя и, делая время от времени зарубки на столе, неплохо поужинали бы в честь Праздника Урожая. А еще, если существуют на свете очень простые по натуре два-три друга, то они спокойно могли бы здесь пообедать, покурить и поболтать в удобстве и в удовольствии. Кирпичный пол очень недурно гармонировал с прокопченным потолком, дубовые скамьи, блестевшие от долгого служения, весело переглядывались друг с другом, фарфоровые блюда скалили зубы над глиняными горшками, а задорный свет пламени ошалело мерцал на всем без исключения.
Добрый Барсук подтолкнул их к скамейке у очага, предложил снять мокрые пальто и ботинки. Затем он принес им халаты и тапочки, собственноручно промыл теплой водой голень Крота и залепил его ногу клейким пластырем настолько удачно, что штука эта стала такой же красивой, как и раньше, если даже не лучше. Сидя в тепле и уюте, обсохшие и согревшиеся друзья устроили повыше свои утомленные ступни и с удовольствием слушали перезвон выставляемых тарелок. Животным, только что пережившим бурю, казалось, что они на безопасной якорной стоянке, а холодный нехоженый Дикий
Когда они окончательно согрелись и успокоились, Барсук приветливо позвал их за стол, где уже успел приготовить трапезу. Приятели, и без того испытывавшие сильный голод, при виде ужина, который услужливо развернулся перед ними, теперь задались только одним вопросом: за что бы приняться вначале? Все очень привлекательно, и все ждет, когда на него обратят внимание. Разговор довольно длинное время был невозможен, а когда очень нехотя восстановился, это был полный раскаяния разговор, потому что он велся с полными ртами. Барсук не придавал значения подобным вещам, точно так же как не замечал того, что на стол ставят локти или все начинают говорить одновременно. Поскольку сам он в Обществе никогда не бывал, то откуда-то получил представление, что такие мелочи принадлежат к категории вещей, которые вовсе не заслуживают внимания. (Вы, конечно, понимаете, что он заблуждался, так как все это полно очень большого смысла, хотя для того, чтобы объяснить почему, потребовалось бы немало времени). Он сидел во главе стола в своем кресле, внимательно слушал животных, которые рассказывали о своих приключениях, а в промежутках степенно кивал. Он не выглядел ни удивленным, ни шокированным. Он ни разу не произнес: «Я же предупреждал вас» или «Ну, а я что всегда говорил?». Ни разу он не заметил им, что они должны были сделать то-то и то-то и не должны были делать того-то и того-то. Крот начинал испытывать к нему все более и более дружеские чувства.
Когда ужин, наконец, был окончен, и каждое животное почувствовало, что, под шкуркой, как в приличном погребке, сделалось тесно и, пожалуй, уже не найдется ни единого местечка, чтобы еще что-нибудь там пристроить, они собрались вокруг краснеющих головешек у лесного огня, чтобы подумать о том, как это приятно посидеть здесь так поздно, в такой безопасности и, будучи такими сытыми. И когда поболтали о разных разностях, Барсук очень сердечно поинтересовался:
– Ну, а теперь расскажите, что новенького в ваших краях. Как там поживает старина Жаб?
– О-о, все хуже и хуже, – озабоченно проговорил Крыс, в то время как Крот, задрав ноги выше головы и млея от жара, пытался придать своему лицу подобающее скорбное выражение. – Вторая авария только за последнюю неделю и, надо сказать, тяжелая. Видите ли, он считает, что управлять машиной должен сам, а в этих делах он полный неудачник. Если бы нанял приличное, уравновешенное, натренированное животное, положил бы ему хорошее жалование и взвалил все заботы на него, возможно, дело и наладилось бы. Так нет! Он попросту убежден, что ему на роду написано самому водить машины. И никто, представьте, не может его переубедить, никто из наших.
Конец ознакомительного фрагмента.