Ветер военных лет
Шрифт:
Солдат подтянулся и, хоть с опозданием, представился по всей форме:
— Рядовой Михайлов, ручной пулеметчик первого взвода второй роты.
Я вглядывался в казавшееся, безусловно, знакомым лицо: настоящее русское, открытое, с широко поставленными глазами, большим носом и упрямым подбородком.
— Где встречались, товарищ Михайлов? Или путаю я…
— Никак нет, не путаете, товарищ генерал. Две недели назад, когда наша рота в тылу стрельбой занималась, вы мне благодарность объявляли. За отличные действия. — Он улыбнулся широко и радостно. — Видать, запомнился я вам, товарищ генерал?
— Видать, что так, — улыбнулся в ответ
Я подошел к брустверу и осторожно выглянул. Солдат ойкнул и дернул меня за рукав шинели вниз.
— Что такое? — невольно пригнувшись, спросил я Михайлова.
— Так, слава богу, ничего, — обеспокоенно сказал он. — Но только, товарищ генерал, вы уж больше не высовывайтесь. Здесь нет-нет да и пролетит шальная.
— Ничего, — успокоил я пулеметчика, — еще темновато. А скажи-ка мне лучше, товарищ Михайлов, хорошо свое направление, свой сектор обстрела знаешь, да и вообще расположение противника?
Солдат немножко подумал и с усмешливой обстоятельностью ответил:
— Да неплохо знаю, товарищ генерал. Мы с этими немцами, что напротив, каждый день друг на друга смотрим. А другой раз ракеты засветим, так и ночью как днем видать. Так что с их расположением знакомы.
— Это хорошо, — одобрил я. — Вот как светать по-настоящему начнет, ты мне все, что знаешь у противника, покажешь. Да и расскажешь поподробнее. Пока мы в блиндаж к вашим солдатам пойдем. Покурим да и поговорим.
Непосредственно в подразделения, в солдатские блиндажи и землянки я старался заходить как можно чаще. Должен сказать, что тесный контакт командиров, какое бы высокое положение они ни занимали, с подчиненными, с теми, кто непосредственно сталкивается с противником, совершенно необходим. Чтобы меня правильно поняли, поясню, что я имею в виду не только знакомство командира с тем, как и чем живут подчиненные, каковы их настроения и интересы, хотя и это дело, безусловно, необходимое и полезное. Но сейчас речь о другом.
На войне те национальные качества простых людей, которые складываются в процессе исторического развития: наблюдательность, смекалка, мудрость и, может быть, несколько наивная хитрость, выработанные за века вечной борьбы с трудностями, — обостряются и позволяют рядовым и сержантам изучать конкретного, стоящего перед ними врага так, как это просто недоступно для командира, особенно занимающего высокое, руководящее положение.
Каждый бывалый воин, выражаясь словами хорошо знакомого мне немолодого сержанта, крестьянина из-под Рязани, «знает свой маневр», то есть, если хотите, может спланировать свои действия, так как он предвидит действия своего противника, повадки, режим дня и ночи, привычки, возможную реакцию и тактику которого в той или иной ситуации он изучил в совершенстве.
Никто, как старые, опытные, бывалые воины, не делился со мной такими тонкими и точными наблюдениями над врагом, ни от кого не слышал я таких остроумных и хитрых предложений относительно того, как взять «языка», как спровоцировать противника на то или другое действие. Ото был подлинно народный, солдатский опыт, накопленный за годы ожесточенной борьбы с ненавистными захватчиками.
Вот и сейчас, когда мы готовились к новому наступлению, я не упускал случая поговорить с солдатами.
Блиндаж, в который мы вошли, был большим и «сработанным», как говорил мой адъютант капитан Скляров, основательно:
— Встать!
Все по привычке с оружием в руках бросились к выходу, думая, что объявлена боевая тревога, и натолкнулись на нашу группу генералов, переодетых в солдатскую форму. Кто-то, ничего не понимая спросонок, чертыхнулся, кто-то сдержанно засмеялся. Наконец минутная неразбериха окончилась, и мы услышали официальный доклад. Я сел сам и предложил всем садиться.
— Как жизнь, гвардейцы? — спросил я, оглядывая знакомые и незнакомые лица. Ответ раздался не сразу. Одни смущенно улыбались, другие, видимо ранее не встречавшиеся с нами близко, разглядывали своих генералов во все глаза. За всех ответил маленький сухой солдат в шапке, спросонок надетой боком, ухом вперед, что придавало ему немножко смешной вид. Да, наверное, он и действительно был ротным балагуром и весельчаком. Хитро поблескивая быстрыми глазами, солдат бойко заговорил неожиданно басовитым, может быть, простуженным голосом:
— Да что за жизнь, товарищ генерал? Скучноватая жизнь. Сидим да сидим. Думали, уж ходить разучились. — Он весело подмигнул сразу заулыбавшимся красноармейцам. — Вот только и размялись несколько, когда в тылу недельку учениями занимались.
Генерал Русаков, командир 58-й гвардейской стрелковой дивизии, в расположении которой мы находились, принял предложенный тон и, прищурившись, спросил:
— Что, понравилось в тылу-то «наступать»? Задорный голос из-за спины сидевшего впереди плотного сержанта с вислыми, порыжевшими от махорки усами выкрикнул:
— А мы и по-настоящему можем. Да скоро ли?
Сержант, не оглядываясь, ткнул сидящего сзади локтем и, расправляя могучие плечи, пробурчал по-украински в прокуренные усы:
— А ты не лезь поперед батьки в пекло. Русаков, теперь уже серьезно и участливо, сказал:
— Значит, скучаете, гвардейцы? А ведь в обороне-то сидеть легче. Да и спокойнее.
— Какой спокой, товарищ генерал, — ответил самый пожилой из красноармейцев. — Уж добить бы поскорее проклятых, тогда бы и посидели дома в спокое… Конечно, у кого дом остался да кто сам живой к семье вернется, после маленькой паузы горько закончил он.
— Да… дом… Где он сейчас, дом-то? — раздумчиво сказал кто-то из генералов.
И сразу заговорили несколько голосов. Все стало удивительно просто, непринужденно, как будто тот факт, что и у нас, командиров, есть дома, о которых мы помним и скучаем и в которые можем не вернуться, сразу сблизил, сроднил всех присутствующих.
По нашей просьбе солдаты наперебой начали рассказывать о своих наблюдениях за противником, охотно и подробно отвечали на наши вопросы, интересовались, что делается на других участках фронта, как идут дела у союзников.
— Товарищ генерал, — спросил все тот же маленький, с простуженным голосом, — скажите честно, скоро уж наступать-то будем?
Ответить «честно» я не имел права и потому уклонился от прямого ответа:
— Да уж будем! В свое время. А сам-то как думаешь?
— Мы думаем, что скоро.
— Ишь ты, шустрый! А почему так думаете?
— Да как же. — Из-за широкого плеча усатого сержанта выглянуло круглое лицо с высоко поднятыми бровями. — А в тылу-то мы были, на занятиях, так сами видели: войска подходят и подходят. И танки и артиллерия.