Ветер. Часть первая. Париж
Шрифт:
Колёса электрички глухо стучали по замёрзшим рельсам. Катя через подёрнутое инеем окно вглядывалась в проплывающие пейзажи. Она, упиваясь сладким страданием, видела в морозных искрах весь минувший день: утреннее пробуждение рядом с любимым; его смятение, бесконечные извинения и терзания укорами совести, когда он, пряча глаза, скомкал испачканную простыню; их прощание на вокзале, оборванное торопливым поцелуем и робким объяснением.
– Прости, Катенька. Не знаю, что на меня нашло. Как не в себе был.
И её ответное:
– Не кори
Заколдованная бешень-травой ночь, жаркая, липкая, стонущая, теперь постоянно жила с Катей. И вместе с той ночью к ней пришло что-то новое. Чувство притупленного стыда и азарта, как у карманной воровки, впервые заполучившей чужое и желанное. И ещё – всезатмевающая любовь, от которой она уже не страдала, а наслаждалась как чем-то своим, естественным. Так любуются отражением в зеркале повзрослевшие девочки, тайно радуясь своему превращению и восхищаясь мягкой выпуклостью линий тела, ранее плоского и угловатого.
Перемены
Будни на ферме шли своим чередом. Степанида хлопотала по хозяйству, стараясь ухватить короткое сибирское лето за горячий солнечный бок и прислонить к нему овощные грядки. С утра, насыпав зерна радостным глупым курам, баба Стёпа бежала в огород. Маленькая, круглая, она всё успевала, бурно радуясь приезду внучек. Катя со Светой бывали на ферме каждые выходные, помогали бабушке и наслаждались её стряпнёй. Света, окончив курсы, работала в элитном баре. Общительная и весёлая, она быстро обзавелась нужными связями и частенько радовала близких гастрономическими деликатесами: французскими сырами, десертами, заморскими фруктами – редкими в сибирской глубинке.
– Ты, Катька, поправилась на бабкиных-то разносолах. Я тебе, пожалуй, свои юбки отдам, – засмеялась Светка, глядя на налившуюся грудь и раздавшиеся бёдра сестры.
– А я вижу – с лица что-то сошла, вид замученный, – заметила Вера, Светкина мать. – Выпускные экзамены на днях. Не заболела ли?
В Усолье Света снимала комнату в частном доме. Простая обстановка: кровать, сервант, да стол со стульями. Стены украшены фотокопиями шедевров по мифическим сюжетам. Венеры и Дианы, праздно белевшие наготой, манящими формами напоминали саму Светку, хозяйку картин.
Лучистое утро пахло смолой елей и цветами шиповника. Света радостно встретила сестру на пороге и провела её на кухню завтракать. На столе, покрытым цветной скатертью, фарфорово блестели блюда, щедро наполненные гладкими ломтиками сёмги, копчёным мясом и сервелатом. Молодая картошка, блестя тонкой кожурой, ароматно дымилась разомлевшим укропом.
– Я поговорить пришла, – Катин голос срывался. Она взглянула на гастрономическое изобилие стола, и в горле у неё запершило от лёгкой тошноты – Не знаю, как и сказать. Беременная я.
Встряхнув русыми кудрями, Светка в недоумении уставилась на сестру, затараторив:
– Ты? Как? От кого?
Катя вздохнув, опустила голову, словно прячась от града вопросов. Подняв влажные глаза, прошептала:
– На каникулах. В Иркутске.
Светка вскочила, сдавленно бросив:
– Неужели с Колей! – уловив согласие в печальных глазах сестры, запричитала: – Стыд-то какой! Он ведь Нелин муж и нам родня! Как это тебя угораздило?! На каких каникулах-то? Ты ведь туда и зимой, и весной ездила.
Катя молчала, с болью вспоминая встречу с Колей весной, когда он, сжав её руку и виновато глядя в глаза твёрдо сказал: «Не приезжала бы ты, Катя! Жена у меня. Забыть это надо»
– Да сколько месяцев у тебя? – не унималась сестра, что-то прикидывая, утыкаясь взглядом в свою широкою ладонь и загибая пальцы
– Не знаю.
– Думаю, с зимних не может быть: видно бы было… Вот дура! Так вот без матери расти, да и без отца тоже, – выпалила Светка – Дядя Гриша как женился во Владивостоке, так раз в год только открытки и посылает. Папака называется! И я не доглядела!
Она то вскакивала, то шумно плюхалась на скрипучую табуретку и начанала есть остывшую картошку. Катя молча сидела за накрытым столом, и яркие цветы на скатерти растекались в её глазах по белизне тарелок.
– Ну вот что, – по-деловому скомандовала Светка, найдя в тумбочке записную книжку – пойдёшь по этому адресу. Акушерка Валя. Она бабам уколы делает. Сразу выкидыш получается. У тебя только этолт выход.
– Спасибо, Свет. – уныло промямлила Катя
– Да вот возьми, ей отдашь – Света протянула завёрнутую в мешок шкурку соболя – Тогда уж точно не откажет и дознаваться не будет.
Катя вернулась через час, бледная, подавленная, и молча легла на Светкину кровать в обречённом ожидании. Света, вернувшись из кухни со стаканом чая, застала сестру корчащуюся от боли.
– Всё внутри разрывается, позвоничник выламывает! Не могу-у-у! – стонала Катька
– Тихо ты! Соседи услышат
Светка сунула ей в рот пояс от платья и, утешая, начала гладить сестре руки. Вдруг Катя, мгновенно раскинув ноги, с усилием выдавила кровавый скусток, который, пошевелясь, неожиданно издал тонкий звук.
– От испуга и удивления Светка сама завопила: «Господи! Царица небесная! Ребёнок! Да у тебя, однако, седьмой был. Что ж ты молчала,окаянная?Мы чуть душу живую не сгубили. Ребёночек-то махонький и пищит!»
Посылая все мыслимые ругательства в Катькин адрес, она опрометью бросилась к серванту и, облив ножницы водкой, перерезала пуповину.
Ариадна
– Матушка! Голубушка! Анна Андревна! Спасите девочку! Это я виновата. У сестры роды были преждевременные. Моя вина! – рыдала Света перед заведующей родильного отделения. – Всё, что хотите: деньги, лекарства. В соболях ходить будете. Спасите!