Ветеран Цезаря
Шрифт:
— А кто мог думать, что мышь всерьёз грозится съесть кота, когда он держит её в лапах? — возразил Гана.
— Но все тридцать девять дней мы ежедневно слышали, что Луция он пощадит… — повторил Аникат.
— Да замолчите вы! — простонал старый пират (был у нас один такой — помощник Булла). — Дайте хоть в последний раз выспаться. Рассвет близок.
— Да, — поддержал его Гана, — надо выспаться, чтобы с честью умереть.
Пираты смолкли. Некоторое время слышались только тяжёлые вздохи то там, то тут. Внезапно тишину нарушил крик в дальнем углу:
— Проклятие! Меня укусила какая-то
— А ты не вертись. Спи, как сидишь, — проворчал старик.
И снова молчание. Я с тоскою прислушивался к звукам падающих с потолка капель. Вот кто-то захрапел… Неужели уснул?.. Я не мог сомкнуть глаз. Сидел, глядя в темноту, и старался представить себе смерть на кресте. Я знал о ней только из книг.
— Смерть на кресте… это очень мучительно? — шёпотом спросил я, не ожидая, что меня кто-нибудь услышит.
Из темноты в ответ донёсся шёпот Ганы:
— Очень. Особенно когда поднимут крест и тело начнёт оседать. Не думай об этом. Молчи. Спи.
Разве это возможно?.. Я уже ощущал боль от гвоздей, которые завтра вобьют в мои ладони и ноги. Я готов был завыть от ужаса, но сдерживался и даже не стонал; только слёзы текли сами собой и падали на голые колени.
Постепенно окошко вверху стало светлеть. Нашу яму наполнил серый сумрак.
— Утро… — пробормотал Аникат.
— Да. Последнее. — Гана зевнул и поднялся, зазвенев цепью.
Так равнодушно сказать о наступающей смерти! Счастливый: не боится! А я изо всех сил задерживал дыхание, потому что где-то читал, будто от этого можно умереть. Я предпочитал сам оборвать свою жизнь.
— Как он подло напал на нас! — всхлипнул Аникат.
— Если ты будешь кряхтеть и стонать, я до прихода палача разобью тебе голову цепью! — Гана поднял кулак и шагнул к Аникату.
Тот, защищаясь, вытянул руки:
— Не сходи с ума! Может быть, Цезарь ещё помилует нас!
— Не жди, — насупился Гана. — Он сделает, что обещал.
Тут послышался скрежет ключа в замочной скважине, и я почувствовал, что теряю сознание от страха.
— Луций Сестий, ко мне!
Это сказал тюремщик. Не сводя с него глаз, я поднялся, но не мог двинуться с места. За его спиною, в просвете двери, были видны вооружённые солдаты.
— Луций Сестий! — повторил тюремщик. — Есть здесь Луций Сестий? Цезарь требует Сестия к себе.
Цезарь?.. Нет! Это мне послышалось. Я ни за что не пойду первым на крест! Я попятился от шагнувшего к нам сторожа.
— Ну вот: и это обещание выполнено! — Гана схватил меня за плечи и толкнул к тюремщику. — Иди! Цезарь дарует тебе жизнь.
Я упирался, не веря. Мне? Жизнь? Боги великие!
От толчка Ганы я пробежал вперёд несколько шагов и, чтобы не упасть, ухватился за руку тюремщика. Он с силой тряхнул меня:
— Стой на ногах!
Пираты закричали:
— Не смей его бить!
— Он не привык ходить в оковах!
Не обращая внимания на их крики, тюремщик потащил меня по лестнице:
— Поторапливайся! Цезарь сейчас отплывает. — Проходя мимо начальника стражи, он передал ему ключ, сказав: — Проследи, чтобы ни одного не осталось. Кресты лежат у выхода.
Меня освободили, а их распнут?! Я не хотел этому верить. Но если это правда, я попрошу Цезаря наказать их как-нибудь иначе. Он должен исполнить
Мы вышли во двор тюрьмы. Жмурясь от солнца, я жадно вдыхал свежий воздух.
В дальнем конце двора стоял Цезарь, окружённый друзьями. Тюремщик подталкивал меня к нему, а я оглядывался назад, ища глазами кресты. Они были свалены у стены недалеко от входа в тюрьму. Неожиданно для самого себя я вдруг разрыдался.
— Почему ты не снял с него цепи?! — сердито крикнул Цезарь тюремщику. — Я именем пропретора [36] приказал тебе освободить его!
— Я и освободил. А о цепях ты ничего не говорил. — Тюремщик с независимым видом, нарочито медленно вынул из-под туники ключ и разомкнул цепи на моих руках и ногах.
36
Пропретор— претор прошедшего года, продолжающий службу в качестве правителя провинции.
Но я, глядя на Цезаря, продолжал рыдать и не мог сдержать криков, вырывавшихся помимо моей воли:
— Как ты мог! Как ты мог! Если бы ты случайно не вспомнил обо мне, меня бы сейчас тоже… Их распнут? А они так тебя любили! Или ты всё забыл?!
Сквозь слёзы я заметил, как похолодел взор Цезаря.
Я испугался и смолк. Он указал на скамью у входа в тюремный двор:
— Сядь там. Потом Аксий отведёт тебя в баню и переоденет. А пока сядь. — Он отошёл к друзьям и, отпустив их, вернулся ко мне, но не сел, а остановился перед скамьёй (вероятно, я был слишком грязен после ночи, проведённой в тюремной яме). — Я ничего не забыл, — холодно сказал Цезарь. — Я с умыслом оставил тебя среди разбойников. Больше месяца наблюдал я за тобой и уверился, что ты способен выкинуть в жизни ещё не одну глупость вроде этого бегства к пиратам. Я хотел, чтобы ты навсегда избавился от соблазну, на поступать по первой фантазии, которая придёт тебе в голову. Страх смерти — хорошее лекарство от легкомыслия. А чтобы в жизни ты чувствовал себя уверенней, я приготовил мешочек с денариями. Для жизни деньги то же, что оружие для войны. После бани Аксий передаст их тебе… Что случилось? Почему ты вскочил? — Цезарь оглянулся, желая — узнать, что я увидел за его спиной, и, повелительно сказав: — Сядь! — перешёл на другое место. — Смотри на меня.
Я повиновался ему, но мысленно продолжал видеть то, от чего он приказал мне отвернуться, — моих товарищей, отягчённых цепями. Медленно поднимали они и взваливали на себя свои кресты. В ту минуту я почувствовал, что цепи, которыми они скованы, опутали и меня. От слёз, снова хлынувших из глаз, образ Цезаря исказился.
Цезарь кивнул в сторону идущих на казнь:
— Их я тоже не обманывал. Много раз я обещал им смерть. Ты упрекнул меня, что я жесток с людьми, которые меня полюбили. Но поразмысли: справедлива ли доброта к пиратам, причинившим столько зла? Кровожадные киликийцы сеяли разорение и рабство на побережьях всех морей, они похищали свободных граждан даже на дорогах Италии! А я, по-твоему, должен их щадить, потому что они рукоплескали мне?