Ветеран Цезаря
Шрифт:
Я и без совета Валерия хотел узнать изнанку жизни.
— Но будь осторожен, — предупредил меня Валерий, — проникать в преисподнюю опасно. Например, если ты хочешь узнать, правы ли писатели, утверждающие, что никакие ужасы тартара не могут сравниться с ужасами каменоломен и рудников, надо делать это осмотрительно: сначала ознакомиться с подземной работой рабов, а потом уж с работой агента в конторе.
— Почему?
— Не понимаешь? Предположи, что мы обнаружили мошенничество в записях
На первом испанском руднике, с которого мы начали проверку, работали осуждённые. Когда я сказал управляющему, что хочу спуститься под землю, он отказался нас вести, пугая тем, что там на нас могут наброситься озверевшие люди. Он, мол, не ручается за нашу безопасность.
— Веди! — оборвал я его. — Мне приказано доложить, в каких условиях работают люди.
— Там только рабы, — пожал он плечами. — Зрелище не из приятных.
Узкой тропинкой прошли мы на гору, спустились по ступенькам крутого откоса и оказались в провале или яме — не знаю, как назвать. Здесь не было видно даже отблесков заходящего солнца. Вокруг стоял сумрак. Мне показалось, что мы сошли в царство мёртвых. Из-за чёрной скалы слабо брезжил красноватый свет. Мы свернули туда, обходя большую кучу отколотых глыб.
— Их поднимают наверх и там дробят, — объяснил управляющий. — А вот, — он указал на чёрные отверстия в скалах, — входы в рудничные галереи. — Взяв один из воткнутых в расщелину факелов, агент поднял его над головой. — Всё ещё хочешь войти?
Уж не думает ли он, что я боюсь? Вскинув голову, как норовистый конёк, я направился к ближайшему отверстию, у которого сидел надсмотрщик с остроконечной палкой.
— Для бича внизу нет размаха, поэтому приходится пользоваться палкой, — пояснил наш провожатый.
При свете факелов, которые несли впереди и позади нас, стены галереи казались изъеденными жуком-точильщиком. В каждом углублении копошились обтянутые кожей скелеты: один, лёжа на спине, бил над собой скалу; другой, занося молот вбок, откалывал куски породы; женщины, стоя на коленях, долбили стену острыми молотками. Движения их были монотонны. Они казались призраками, обречёнными на веки веков производить один и тот же взмах. При нашем появлении никто не повернул головы, словно для них ничего, кроме молотка и скалы, не существовало.
Ни на ком — ни клочка одежды. Только цепи на ногах, звеневшие, когда работник менял положение. Все выглядели одинаково старыми, даже заморыши-дети, сновавшие туда и сюда, подбирая отколотую породу и складывая её в ручные тележки. Встречаясь с нами, дети боязливо жались к стенам и жмурились: видимо, свет факелов причинял им боль.
— И это живые люди! — прошептал Валерий, угадывая мой ужас.
Галерея полого спускалась вниз. Время от времени нам попадались надсмотрщики. Чем ниже мы спускались, тем их было больше. Мало-помалу я стал замечать, что внешний
— Может быть, достаточно? — несколько раз повторял он. — Дальше то же самое.
Но я каждый раз отрицательно мотал головой и требовал:
— Дальше!
Вдруг на наши голоса один из призраков обернулся и, пронзительно вскрикнув: «Пират!» — ринулся к нам.
Острая палка надсмотрщика вонзилась в его живот прежде, чем я успел отпрянуть. Раб упал, обливаясь кровью, и захрипел:
— Пираты…
Дети, оставив тележки, шарахнулись в глубь галереи. Взрослые, словно машины, продолжали свой монотонный труд.
Управляющий злорадно сощурился… Но тут же, как бы одёрнув себя, почтительно спросил:
— Не согласишься ли ты уйти теперь?.. Я говорил, что здесь нечего смотреть: одни — издыхающие, другие — исступлённые. Но мы их быстро укрощаем соответствующей пищей и работой. Основное их питание — вода, — осклабился он, — а спать разрешается только тогда, когда, упав, они не могут подняться даже под палкой.
Ох, как мне хотелось обрушить свой кулак на его голову! Валерий, как всегда, понял моё состояние и предостерегающе положил руку мне на плечо, тихо и выразительно сказав:
— Это опасно. Оставаться здесь опасно, — добавил он громко.
Да. Драться нельзя: на стороне управляющего толпа здоровенных надсмотрщиков, а на моей — один Валерий. Задыхаясь от гнева, я пробормотал:
— Будь я консулом или претором, я приказал бы распять его.
— Он и так подохнет, — нетерпеливо сказал наш провожатый. — Идём.
Но я стоял не двигаясь и, едва удерживая стон, глядел, как этот несчастный старался выдернуть из раны палку-копьё…
«Почему он закричал „пират“, — думал я, — может быть, он видел меня среди соратников Булла? Или это относится ко всем нам, а я шёл первым? Кто он? Пастух, украденный с поля? Земледелец? Как он сюда попал?»
— Как он сюда попал? — спросил я, пытаясь выпрямиться и больно ударяясь о потолок.
— Идём отсюда, — повторил наш агент. — Ты разобьёшь себе голову.
— Ему надо помочь.
— Не беспокойся, надсмотрщики сделают всё, что нужно. Идём. — Он сделал знак рабу, несущему факел, и повернул к выходу.
— Тут уж ничего нельзя сделать, — грустно сказал Валерий. — Самое милосердное — прикончить его, чтобы не мучился. Идём.
Сдерживая слёзы, я пошёл за ними и снова спросил управляющего конторой, как попал сюда этот человек, за что он осуждён.
— Почём я знаю, — пожал тот плечами. — Компания покупает преступников и беглых рабов для работы на этом руднике. Нам не говорят, за что они осуждены.
— А дети?!
— Не знаю. Тоже, наверно, в чём-то провинились… Не знаю.