Ветхозаветные пророки
Шрифт:
Но если в новозаветное время диаспора уже отличалась поразительной религиозной устойчивостью, то при своем зарождении она пережила опасный критический период.
За пределами Иерусалима изгнанники, блюдя заповедь Торы, не могли совершать богослужения; тем самым они были лишены духовной поддержки, которую давало им участие в храмовом действе. Священники и левиты не решались даже петь церковные гимны вдали от разрушенного Дома Господня.
Но мало того, разгром Иерусалима халдеями поставил под сомнение заветные верования иудеев. Давидову роду было обещано вечное царство, но вот Седекия низложен и умер, а Ехония томится в оковах.
Еще задолго до плена военные успехи язычников не раз склоняли Израиль к идолопоклонству. Теперь же катастрофа могла казаться неопровержимым доказательством мощи Мардука и бессилия Ягве. Торжественный церемониал вавилонских храмов несомненно производил на иудеев глубокое впечатление. Их пребывание в плену совпало с религиозной реформой, проведенной Навуходоносором. В те годы жрецы Вавилона открыто провозгласили, что все боги есть только ипостаси Мардука. Это не было чистым единобожием, ибо наряду с Мардуком почиталась и его божественная Супруга, но тем не менее реформа была важным шагом, делавшим халдейский культ более понятным и приемлемым для евреев.
Возвеличение Мардука отразилось и на обрядах. Если прежде изваяния богов были скрыты от глаз непосвященных, то теперь храмы перестраивались с тем, чтобы все, стоящие во дворе святилища, видели изображения. Огромный позолоченный кумир Мардука был установлен так, что в день весеннего равноденствия он вспыхивал под лучами восходящего солнца. Все это придавало несравненную величавость богослужению. На многие века в памяти иудеев сохранились эти сцены пышных языческих молений, когда под звуки труб и тимпанов толпы падали ниц перед статуей небесного покровителя Вавилона.
Слава Халдеи — с одной стороны, и разрушенный храм Ягве — с другой… Как было после этого устоять и не поколебаться? И нет ничего удивительного в том, что среди изгнанников нашлось немало таких, которые в конце концов склонились перед чужими алтарями. Они перестали принадлежать к народу Ягве, не видя в этом ни пользы, ни смысла.
Но и те, кто не отрекся от Моисеева завета, переживали драму мучительного разочарования. Единственное, что хоть как-то объясняло им все происшедшее, — были книги пророков, в которых можно было найти ясные предсказания плена.
Но могло ли это послужить большим утешением? Никакое благополучие в чужой стране не смягчало боли от сознания, что Израиль отвергнут Богом, Который отвернулся от Своего народа и отрекся от всех Своих обетований. Иудеи, казалось, больше не были нужны Богу, и поэтому исчезал самый смысл их существования.
И тогда пришло время напомнить отчаявшимся о «Малом Святилище», которое пребудет с ними в изгнании. Усилия пророков круто меняют направление. Если прежде им приходилось чаще всего наносить удары, то теперь они приступили к делу врачевания.
Священники, левиты, пророки и их ученики пришли на чужбину не с пустыми руками. Они принесли в Вавилон не золото и серебро, но то, что было дороже всех сокровищ, — кожаные свитки: списки Торы, Священной Истории, пророчеств. Библейская письменность должна была стать отныне новым Ковчегом. Хранители и собиратели ее посвятили себя делу духовного обновления народа, сплочения его вокруг
Девизом этой группы людей явилась верность разоренному Сиону. Изгнание — лишь временный искус! Свет нового утра рассеет тьму.
Этих людей, исполненных решимости и веры, возглавил священник Иезекииль. Прежде многие относились к нему с сомнением и приходили в дом пророка больше для развлечения, чтобы послушать его притчи и загадочные речи, но теперь, после предсказанного им падения Иерусалима, он получил всеобщее признание.
Еще тогда, когда в Халдею пришла, весть об осаде города, Иезекииля постигло семейное горе: внезапно заболела и скончалась его жена, которую он очень любил и называл «отрадою очей». На похоронах пророк ко всеобщему изумлению сдерживал, вопреки обычаю, слезы. Когда же его спросили о причине этого, он ответил, что хочет дать «знак» Израилю, призывая его мужественно встретить несчастье и смириться перед высшим предначертанием.
После того как стало известно, что Иерусалим пал и в Вавилон начали прибывать новые партии ссыльных, Иезекииль начал убеждать их не поддаваться унынию и не считать себя сиротами. Пусть они уподобились овцам, которых дурные пастыри отдали на растерзание, они должны помнить, что Пастырь небесный их не покинул.
Долго Бог, говоря через своих посланников, был строгим Судией, но вот Он обращается к непокорным сынам как Добрый Пастырь. Таким мир увидит Его в евангельской притче, а для первых христиан одним из самых дорогих символов Бога-Спасителя станет юный Пастух, несущий на плечах ягненка.
Сам Иезекииль принимает теперь на себя пастырскую роль. Если прежние пророки обычно выступали лишь в связи с особыми событиями, то Иезекииль берется за кропотливый повседневный труд душепопечительства. Нужно было сберечь и оградить иудейскую Общину, научить, наставить, поддержать в людях надежду. Не имея возможности, как прежде, приносить на алтаре жертвы, пророк оставался и в изгнании служителем ветхозаветной Церкви.
С каждым годом все более разрасталась духовная семья пророка, с каждым годом все яснее сознавал Израиль необходимость выстоять. В поле, на строительстве, в конторе — иудей был таким же, как и все; но вот наступала суббота, день, посвященный Богу, и он шел в дом Иезекииля или другого учителя веры и там проводил время в молитве, слушании проповеди, пении псалмов. Эти молитвенные собрания стали заменять прежние обряды в храме, и таким образом синагога, где в течение веков сосредоточивалась духовная жизнь диаспоры, явилась детищем Иезекииля.
Если реформа царя Иосии, запретив жертвенные обряды всюду, кроме Иерусалима, как бы оторвала религию от жизни, то теперь еженедельные молитвенные собрания заполнили пробел, оставленный Торой. Совместная молитва и слушание проповеди в день Господень превратились в стержень, вокруг которого вращалась вереница обыденных дней. Это начертало образец и для будущей апостольской Церкви. Как храмовое богослужение явилось прообразом для сакрального церковного действа, так синагогальное собрание предварило форму воскресного общения верных. Церковь соединила мистерию культа и проповедь, обращенную к чадам Божиим, собранным вместе для молитвы… Поэтому, когда мы осознаем христианский храм не только как святыню, но и как место братской встречи, где звучит «слово», то нужно помнить, что начало этого восходит к Иезекиилю и основанной им синагоге.