Ветка Лауры
Шрифт:
— Подожди, а где сейчас пушкинская шкатулка?
— Заинтересовались, значит, — улыбнулся гармонист, — эту историю знает Михаил Сергеевич, в банке он работает, зайдите к нему — все расскажет. А ко мне, милости прошу, приезжайте в клуб песни слушать.
Через несколько минут я был возле массивного здания местного банка.
— На сегодня операции кончены, — сказал, дежурный милиционер, — приходите завтра до двух часов.
— Разрешите вызвать по телефону Михаила Сергеевича.
И вот я иду с Михаилом Сергеевичем, пожертвовавшим своим обеденным перерывом для того, чтобы удовлетворить мою
Сам Михаил Сергеевич — человек средних лет, с гладко выбритой головой, суетливый, говорит необыкновенно быстро. Его добрая детская улыбка подкупает сразу.
Комната Михаила Сергеевича заставлена книжными стеллажами, на стенах развешаны цветные репродукции; пушкинские портреты работы художников Кипренского и Тропинина, «Пушкин в Михайловском», «Пушкин читает стихи на выпускном экзамене в Лицее», фотография знаменитого памятника поэту работы А. М. Опекушина. Самая большая из репродукций — «Пушкин на Дворцовой набережной». Она изображает прогулку поэта белой ночью по Петербургу.
— Познакомьтесь с моей пушкинской библиотекой, — с гордостью сказал Михаил Сергеевич.
Да, ему было чем гордиться. Скромный банковский служащий, страстный любитель литературы, собрал сотни книг о Пушкине, различные издания произведений поэта, газетные и журнальные статьи о нем.
— Так вас интересует связь Пушкина с местным краем? — переспросил Михаил Сергеевич. — Поэт много путешествовал по России, бывал Александр Сергеевич и в наших местах. Помните начало незаконченной поэтом сказки:
В славной, в Муромской земле, В Карачарове селе…Карачарово — это под самым Муромом. Поэт часто упоминал знаменитые муромские леса. А в Савостлейке вы не бывали? Это ближе к Горькому, большое колхозное село. В нем с Пушкиным произошел забавный эпизод.
Михаил Сергеевич быстро извлек из груды книг синенький томик и зачитал отрывок из письма Пушкина к Н. Н. Гончаровой:
«В Болдине, все еще в Болдине! Узнав, что вы не оставили Москвы, я взял почтовых лошадей и отправился. Выехав на большую дорогу, я увидел, что…настоящих карантинов только три. Я храбро явился в первый (Савостлейка, губ. Владимирская); инспектор спрашивает мою подорожную, сообщив, что мне предстоит всего шесть дней остановки. Потом он бросает взгляд на подорожную. — Вы не по казенной надобности изволите ехать? — Нет, по собственной, самонужнейшей. — Так извольте ехать назад, на другой тракт, здесь не пропускают. — Давно ли? — Да уж около 3-х недель.
— И эти свиньи, губернаторы, не дают этого знать?
— Мы не виноваты-с. — Не виноваты! А мне разве от этого легче? Нечего делать — еду назад в Лукоянов».
— Да, поэту пришлось много постранствовать, пока он пробившись через холерные карантины, добрался до Москвы.
— Скажите, Михаил Сергеевич, — спросил я, — это правда, что Пушкин подарил вашему городу шкатулку?
Михаил Сергеевич улыбнулся.
— Это легенда. О Пушкине народ сложил много преданий. Но, как говорится, дыма без огня не бывает. В нашем районе действительно есть пушкинская шкатулка. Она принадлежала няне Пушкина — Арине Родионовне и была ею подарена поэту Языкову.
— Вы не расскажете подробней?
— Историю
— А где ее можно увидеть?
— Она библиотекарь в Муромцеве.
В Муромцево ведет нарядная березовая аллея. Среди громадного парка — причудливое архитектурное сооружение в виде замка. Некогда здесь было имение богатого промышленника. Сейчас здесь лесомеханический техникум. В парке слышны веселые голоса учащихся — будущих хозяев леса. Из окон техникума видны голубоватые ели, серебристые тополя, клены, березы, ясени.
В одной из комнат старого здания, в библиотеке, я встретился с Елизаветой Александровной. Она занималась своим обычным делом — выдачей книг.
Елизавета Александровна говорит тихо и неторопливо:
— В Судогде, на улице Карла Маркса, бывшей Песчаной, есть старый дом. Некогда этот дом принадлежал Языковым, отдаленным родственникам известного поэта, друга Пушкина. В годы войны, видите ли, в доме поселилась Анна Дмитриевна Языкова. Она была страстной почитательницей Пушкина, могла часами слушать его стихи и любила рассказывать семейные предания о великом поэте.
Однажды Анна Дмитриевна позвала меня к себе, заперла на крючок входную дверь и таинственно сказала:
— Слушай, Лизанька, меня внимательно.
Она открыла сундук и достала дубовую шкатулку прямоугольной формы, отделанную красным деревом. Откидная крышка имела небольшое отверстие, как у копилок.
Анна Дмитриевна стала открывать шкатулку, и замок издал тихий мелодичный звон.
— Читай, — строго сказала Анна Дмитриевна, указав на пожелтевшую от времени бумажную наклейку. На ней было написано: «Для черного дня…» А ниже: «изделан сей ящик 1826-го года июля 15 дня».
— Милая, — сказала А. Д. Языкова, — эта дубовая копилка мне дороже золотой. Когда фашисты подходили к Новгороду и мне с другими вместе пришлось эвакуироваться, то я из всех вещей только одну захватила — вот эту шкатулку. Да, она дороже золотой…
Старое семейное предание Языковых гласит следующее. Пушкин очень любил поэта Николая Михайловича, посвятил ему много замечательных стихов. В 1826 году Языков, будучи студентом, во время летних каникул приехал в гости к Пушкину. Они очень подружились. Читали друг другу стихи, купались, ездили верхом, танцевали у соседей.
Н. М. Языков.
Няне Пушкина Языков особенно полюбился. Угощала его вместе с Александром Сергеевичем, рассказывала ему «предания старины глубокой».
Когда Языков собрался уезжать, Арина Родионовна из своей светелки принесла только что сделанную крепостным мастером-умельцем шкатулку — в подарок Николаю Михайловичу. А Пушкин наполнил шкатулку книгами, сделал наклейку с надписью: «Для черного дня». Несколько позже Языков написал стихотворение, обращенное к няне Пушкина. Оно начиналось словами: «Свет Родионовна, забуду ли тебя?» Все стихотворение проникнуто воспоминаниями о днях, когда Языков навещал изгнанника-поэта, когда няня тепло принимала гостей Пушкина: