Ветреный
Шрифт:
Я не уверена в своем решении, но между нами есть недосказанность. Тем более, если мы с Ником будем одной семьей нам всем нужно как-то общаться вместе.
— Ангелина, — начинает отец Ника, устало потирая подбородок, — я не мастер красноречия, поэтому… я хочу попросить прощения за то, что сказал тогда в отеле. Для меня Ник был золотым мальчиком. Единственным сыном, ради которого было ничего не жаль.
Мужчина запинается и ослабляет галстук, а затем продолжает:
— Я буду честен, он и раньше увлекался женщинами, иногда замужними, иногда теми, с кем спать нельзя, потому что это чревато
— Давайте просто забудем, — я стараюсь говорить ровно и не подавать виду, что разволновалась, но получается слабо, поэтому когда по щекам скатывается пара слезинок, я тут же смахиваю их.
— Прости, что взволновал тебя, но я должен был извиниться.
— Это ничего, — я безрезультатно пытаюсь стереть с лица слезы, но они все льются и льются до тех пор пока я не оказываюсь в крепких, уверенных объятиях отца Ника.
Он успокаивает меня и размеренно гладит по спине, говоря, что совсем не хотел, чтобы так получилось.
— Что здесь происходит? — я слышу вначале голос Ника, а после чувствую его объятия. — Ты что ей сказал?
— Ник, — шепчу я.
— Ты что сказал ей? — он не останавливается и зло смотрит на своего отца, а я, наконец, прихожу в себя.
Хватаю Ника за лицо и вынуждаю посмотреть на себя.
— Все нормально, Ник. Это слезы счастья, слышишь. У нас все нормально, — я убеждаю его. Он расслабляется и перестает смотреть на своего отца волком, а я склоняюсь к нему и шепчу так, чтобы мои слова услышал только он: — Научись ему доверять, Ник.
Мы провели небольшую церемонию бракосочетания, на которую пригласили только Марину и моих родителей. Ни подруг из прошлой жизни Ангела, ни партнеров по бизнесу отца, ни моих друзей, не было никого, кто мог бы омрачить самый счастливый день в нашей жизни. Мы расписались на восьмом месяце беременности Ангела, а через месяц она родила мальчика, которого мы назвали в честь Рокотова — Дмитрием.
Этот мужик серьезно помог нам всем и это единственное, что я могу сделать. Нам вряд ли предстоит стать лучшими друзьями, но хотя бы так я отблагодарю его, да и имя Дима понравилось Ангелу.
Я до сих пор не могу поверить в то, что мы вместе. Что на горизонте больше не маячит фигура Антона и мне не нужно дергаться каждый раз, когда я слышу звонок ее телефона. Мы, наконец-то, можем спокойно выдохнуть и растить сына.
И вот сейчас, пока Ангел где-то в ванной, я смотрю на двухмесячного сына, лежащего в кроватке и не могу поверить, что он действительно мой. Пытаюсь уловить в нем ее черты, но не могу, потому что он похож даже не на меня, а на моего отца.
Наконец, я слышу щелчок двери и оборачиваюсь, смотря на моего Ангела в коротеньком пеньюаре.
— Ты долго, — говорю, а сам чувствую, как член болезненно дергается в штанах.
Я хочу ее. Мы едва начали заниматься сексом и те разы, что у нас были, все проходило
— Мне нужно было смыть скраб, это ты у нас молодой красавчик, а мои годы летят, — с шуткой говорит Ангел.
Я тяну ее к себе и впечатываю в свое тело, прижимая к вставшему члену:
— Да вы неплохо сохранились, — шучу я.
Я подхватываю ее на руки и дурею, когда она обнимает меня за шею и сама целует. Я до сих пор не привык к тому, что она проявляет инициативу, что тянется ко мне безо всяких обязательств и контрактов. Я не знаю, чем заслужил это счастье, но безумно рад, что оно у меня есть.
Я не выдерживаю и несу ее на кровать, опрокидываю на спину и смотрю на ее расслабленную позу. Я до сих пор удивляюсь, она может быть настолько невинной и сексуальной одновременно. Я смотрю на ее потемневшие от возбуждения глаза, на приоткрытые, припухлые губы, которые она маняще прикусывает и облизывает языком.
Ее фигура, несмотря на роды, не изменилась, такие же широкие бедра с округлыми ягодицами, тонкая талия, большая грудь и хрупкие плечи. Единственное подтверждение того, что она была беременной и родила мне сына — небольшие растяжки на животе, но даже они сексуальны для меня.
Мне чертовски мало ее, сколько бы мы не были вместе, сколько бы не жили и не чувствовали счастья, мне ее мало.
Ангел вздрагивает, когда я нависаю сверху и касаюсь ее между разведенных ног, когда мои пальцы проникают под ее трусики и касаются влажных складочек. Она закатывает глаза и слегка выгибается, издавая стон удовольствия, а я едва сдерживаюсь, чтобы тут же не трахнуть ее и держать желание под контролем.
Осторожно проталкиваю в нее два пальца и ловлю громкий стон губами. Она такая влажная для меня, настолько желанная, что я едва соображаю, что делаю. Ангел всхлипывает и сама подается навстречу моим пальцам, шепча мое имя. Я хочу быть аккуратным, не сделать ей больно, но ее влага и громкие стоны окончательно сводят меня с ума. Я с силой трахаю ее пальцами и ловлю каждый стон, каждый звук, который она издает.
— Ни-и-и-к, — томно тянет Ангел, и я вижу как она подрагивает в моих руках, как едва сдерживается и мечется на кровати. — Я хочу тебя, — она смотрит на меня полузатуманенным взглядом и выдает: — Хочу твой член… сейчас.
Она облизывает пересохшие губы и это становится концом моего терпения. Я быстро стаскиваю с себя одежду, раскатываю презерватив, снимаю с нее трусики и вхожу в нее одним резким толчком. Ловлю ее взгляд и шепчу, одновременно двигаясь внутри:
— Я люблю тебя. Сильно люблю, Ангел.
Я двигаюсь в ней и стараюсь держаться. Я, черт возьми, должен думать, что она два месяца как родила, но не получается. Ее желание, горящее в глазах, ее руки, царапающие мою спину, ее томные протяжные стоны и движения навстречу едва не сносят мне голову. Я срываюсь сразу после ее просьбы:
— Я хочу так, как тогда, Ник. Хочу не нежно.
Я должен сказать, что нельзя, что мы торопимся, но хрена с два я хочу что-либо говорить. Вместо этого я тяну ее бедра на себя и резким толчком вхожу в нее, вырывая крик удовольствия из ее рта. Я вхожу в нее раз за разом, настолько быстро, насколько могу и знаю, что ей хорошо.