Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]
Шрифт:
И что она получила от Него взамен? Какую награду она получила за свою верность? Она была рабыней. У нее не было ни имущества, ни прав, ни защиты, если не считать той, что могли ей дать ее хозяева. Она даже замуж не могла выйти без разрешения хозяев.
Ее жизнь зависела от доброй воли ее владельцев, ибо ее можно было убить просто так, без всякой причины. Она получала по небольшой монетке в день от отца Марка, но и эти деньги кому–нибудь отдавала.
Марк вспомнил то выражение покоя на ее лице, когда она стояла, подставив лицо ветру. Покоя…
Шторм стихал. Тряхнув головой, Марк подумал, что ему сейчас лучше оставить ее, чтобы наедине еще раз подумать обо всем как следует. Он вышел в коридор.
Стоя в носовой части, где за два дня до этого он разговаривал с Хадассой, Марк всматривался в темноту раскинувшегося перед ним моря. Владение Нептуна. Но сейчас ему нужен вовсе не Нептун. Криво усмехнувшись, Марк вознес молитву Венере, прося ее послать Амура, чтобы он поразил сердце Хадассы стрелой любви к Марку.
— Венера, богиня эроса, пусть она горит так же, как горю я.
Паруса надулись от нового порыва ветра. Любовь милосердствует. Любовь не ищет своего.
Марк поморщился от досады: почему именно сейчас, когда он обратился к Венере, к нему, подобно мягкому шепоту ветра, пришли эти слова Хадассы? Продолжая всматриваться в безбрежное море, он почувствовал мучительное одиночество. Кроме того, его со всех сторон обступала тяжелая, давящая и бесконечная тьма.
— Она будет моей, — сказал он в темноту и, повернувшись, пошел вниз.
Едва спустившись, он увидел Юлию, стоящую в коридоре.
— Я велела Хадассе сидеть здесь и ждать, пока я ее не позову, а она ушла! Наверное, сейчас она с матерью и отцом, поет им.
Марк схватил сестру за руку.
— Она в моей каюте.
Вырвав руку, Юлия посмотрела на брата таким взглядом, будто он ее предал.
— Она моя рабыня, а не твоя.
Марк едва не вышел из себя.
— Да, мне это тоже известно, и сейчас она спит на моей скамье не по той причине, по которой ты думаешь. А тебе, дорогая сестрица, следует получше заботиться о том, что тебе принадлежит. — Марк старался не забыть о том, что Юлия страдает от морской болезни и ее нельзя оставлять одну. — Я увидел Хадассу здесь, возле твоей двери. Она вся промокла до нитки и едва не окоченела. Больная рабыня вряд ли сможет тебе помочь.
— Тогда кто мне будет помогать?
Ее эгоизм становился просто невыносимым.
— Что тебе нужно? — спросил ее Марк.
— Мне нужно почувствовать себя лучше. Мне нужно убраться вон с этого корабля!
— Тебе станет лучше, как только ты ступишь на берег, — сказал Марк, из последних сил сдерживая раздражение и уводя сестру обратно в ее каюту.
— И когда же я ступлю на берег?
— Через два или три дня, — ответил он, помогая
— Лучше бы я не соглашалась на этот отъезд! Лучше бы я осталась в Риме!
— Зачем же ты тогда согласилась?
Глаза Юлии наполнились слезами.
— Потому что я не хотела, чтобы хоть что–то напоминало мне обо всем, что со мной произошло за последние два года. Мне хотелось бежать от всего этого.
Марку вдруг стало жалко ее. Юлия была его единственной сестрой, и он любил ее, несмотря на ее раздражительность и капризы. Сколько раз он баловал ее и потакал ей с того самого времени, как она родилась. И готов был это делать сейчас. Сидя на краю ее скамьи, он взял Юлию за руку. Рука была холодной.
— Со временем все плохое забудется, ты займешься другими делами. Говорят, Ефес удивительный город. Не сомневаюсь, что ты там найдешь что–нибудь интересное для себя.
— В Ефесе Атрет.
Марк удивленно приподнял брови.
— Это та звезда, которая стала для тебя путеводной? Конечно, нет ничего плохого, если ты строишь гладиаторам глазки, Юлия, но только не вздумай строить с ними никаких отношений. Это совсем другие люди.
— Октавия сказала, что они самые лучшие любовники.
Марк скривил губы в циничной усмешке.
— Та самая Октавия, которая вечно дает тебе мудрые советы.
— Я знаю, ты никогда ее не любил.
— Отдохни, — сказал Марк сестре и встал. Юлия удержала его руку.
— Марк, а какая у тебя путеводная звезда?
Марк увидел ее холодное выражение лица, делавшее Юлию непохожей на его сестренку, которую он так нежно любил.
— Ты, — ответил он, — мать, отец.
— И все?
— А кто же еще?
— Хадасса. — Юлия повернулась к брату, слегка нахмурилась и пристально посмотрела на него. — Марк, ты меня любишь?
— Я тебя просто обожаю, — искренне ответил он.
— А ты будешь меня по–прежнему любить, если я сделаю что–нибудь ужасное?
Наклонившись, Марк взял ее за подбородок и легонько поцеловал в губы. Потом он посмотрел ей прямо в глаза.
— Юлия, ты никогда но сможешь сделать что–либо настолько ужасное, чтобы я перестал тебя любить. Клянусь тебе. А теперь отдыхай.
Юлия внимательно посмотрела ему в глаза, а потом откинулась назад, по–прежнему чем–то обеспокоенная.
— Мне нужна Хадасса.
— Когда она проснется, я пришлю ее к тебе.
Лицо Юлии стало суровым.
— Она принадлежит мне. Разбуди ее немедленно.
Марк снова испытал раздражение, вспомнив, как Хадасса спала в холодном и сыром коридоре.
— Я здесь, моя госпожа, — раздался в дверях голос Хадассы, и Марк оглянулся. Хадасса выглядела все такой же бледной и изможденной. Он хотел было сказать, чтобы она вернулась в его каюту, но тут увидел лицо Юлии.
— Я видела очередной ужасный сон, — сказала Юлия, забыв о его присутствии. — Я проснулась, а тебя здесь не было. Я вспомнила, что ты в коридоре, но не могла тебя найти.