Вейгард

Егоров Андрей Игоревич

«И почему со мной все время происходят одни только неприятности и меня заносит вовсе не туда, куда мне нужно? Дело ясное, – решил я, – с мировым злом бороться – не сахар. Надо смириться со всеми лишениями, стойко сносить удары судьбы. Надо идти к победе и верить в себя».

Проклиная Дунделя, колдуна Оссиана, Заклинателя, Кевлара Чернокнижника, своих братьев и все мировое зло вместе взятое, я брел вперед, одержимый надеждой, что куда-нибудь все же приду.

На равнину спустилась ясная ночь, я обрел возможность впервые за долгие месяцы насладиться видом звездного неба и огромной бело-голубой луны. Я настолько воодушевился великолепием природы

и свободой, что мне захотелось вцепиться в небосвод и скомкать его, сдавить в объятиях так, чтобы он закричал…

В конце концов я упал (невозможно все время пялиться в небо и не свалиться), растянулся в буйной траве и немедленно заснул.

Мне снилось, что небо само спустилось на землю, собирается сжать меня в объятиях и приговаривает: «Вот сейчас и поглядим, кто из нас будет кричать громче!»

Я проснулся от ужаса и закричал. Недовольные вороны вспорхнули в голубое небо. Наглые птицы подбирались к демонической руке, собираясь попробовать ее на вкус. Черная перчатка их, понятное дело, не смущала. Такими крепкими клювами можно и кожаный доспех продырявить.

За то время, что я спал, солнце добралось до зенита. Начался новый день.

Я поднялся на ноги и тут же увидел лес. Если бы я не свалился от усталости, то дошел бы до него уже ночью.

«Ура! – сказал я себе. – Кажется, удача сегодня на моей стороне».

Но когда я подошел ближе, то понял: то, что я ошибочно принял за лес, – вовсе не лес, а настоящее наказание для всякого, кто хочет в него войти. Кустарник разросся на опушке так буйно, что мне с трудом удавалось продираться сквозь плотные колючие дебри. Дальше началось что-то и вовсе невообразимое. Густой ельник рос повсюду, словно какой-то злодей специально высадил деревца плотной стеной. Колючие ветви цеплялись за одежду. Поваленные толстые стволы приходилось перелезать, переползать и обходить стороной, теряя множество времени. Ножны с Мордуром цеплялись за коварные сучки, тянули меня назад. Продвижение затруднялось еще и тем, что расчищать дорогу я мог только левой рукой, правую – парализованную – приходилось придерживать, потому что она так и норовила застрять в очередной торчащей рогатке. Я даже подумал о том, чтобы снять парализующую перчатку (хотел, чтобы рука помогала мне ломать преграждающие путь корявые ветки), но потом вспомнил, как она схватила меня между ног, и решил не рисковать будущей дочерью, обещанной Дунделю и Оссиану.

Наконец естественная изгородь кончилась. К тому моменту как я выбрался из нее, плащ напоминал отдельно висящие на спине ленты, один рукав камзола оторвался, и в довершение всего я сильно исцарапал лицо. Я выдернул из щеки длинный шип и выругался…

Дальше лес выглядел вполне заурядным. Создавалось впечатление, будто кто-то специально расстарался и превратил опушку в непролазные дебри…

Итак, я на верном пути. Если есть лес – значит, должны быть и лесные нимфы.

Я не стал сразу кидаться на поиски феи Делены, а решил пройти подальше, рассудив, что нимфы, скорее всего, не любят случайных гостей и предпочитают жить где-нибудь подальше. К тому же, как всяким живым, пусть и магическим, существам им нужна вода.

Едва я успел подумать о воде, как деревья передо мной расступились и я вышел к широкому озеру. Берега его поросли низким кустарником, спокойная гладь темнела внушительной глубиной. На поверхность со дна всплывали пузыри, кружились мелкие водовороты.

«То, что нужно, – подумал я, – нимфы где-то рядом. Надо просто побродить по округе, и

я обязательно наткнусь на них».

Я представил, как выгляжу – с отливающим желтизной глазом, затянутой в черную перчатку, болтающейся словно плеть рукой и оцарапанной шипами кустарника бородатой мордой. Скорее всего, нимфы решат, что к ним пожаловал лихой разбойник, чтобы поживиться их маленькими блестящими украшеньицами. Они же могут, не разобравшись, сбросить меня в озеро или заманить в магическую ловушку.

«Набросятся всем скопом и порубают маленькими топориками в мелкое крошево, – подумал я и одернул себя: – Это же не всякие твари из Нижних Пределов, а нимфы, существа добрые и ласковые… Значит, убьют меня со свойственным им добросердечием, во сне. Усыпят и придушат».

Я запаниковал. Потрогал Мордур.

Если нападение будет внезапным, успею ли я выхватить его левой рукой достаточно быстро, чтобы защититься?

Побродив некоторое время возле озера, я вдруг понял, что в таинственном лесу царит почти абсолютная тишина – довольно зловещий знак.

«Мог ли Щелчок обидеться на зеленую лягушку до такой степени, чтобы заслать меня куда подальше?» – спросил я себя.

И присел на пенек, размышляя, что предпринять в столь непростой ситуации, ведь мне во что бы то ни стало нужно найти королеву нимф и сообщить лесным обитательницам, что я не представляю для них никакой угрозы. Решение пришло ко мне сразу. Я вскочил на ноги и заорал во все горло:

– Лесные нимфы, не бойтесь меня, я пришел с миром! Э-ге-гей! Лесные нимфы, где вы?! Я не сделаю вам ничего дурного! Я – хороший! Я очень хороший! Очень и очень хороший!

В тишине мой голос звучал более чем странно, но я упорно продолжал накликать на свою голову неприятности. И они явились в виде выползшего из озера на скользкое бревно омерзительного вида старика. На носу у престарелого представителя озерной нечисти росла здоровенная поганка. Руки его то опускались к самой воде, то с невероятной скоростью втягивались в плечи. Старик гримасничал, его лицо принимало самые разные выражения. Уследить за тем, что он думает, при наличии такой гибкой мимики не представлялось возможным.

Я поначалу опешил при виде такого чудовищного кривляки, но потом признал в нем goluram primitivis («голурума обыкновенного» по классификации, принятой в просвещенной Миратре) и успокоился – с этими тварями мне уже приходилось сталкиваться, а одному я даже как-то отрубил голову. Гнусный озерный житель решил тогда сплести интригу и шантажировал меня, требуя денег. Якобы он знал, куда делась моя невеста Рошель де Зева. Разумеется, мне пришлось наказать отъявленного мерзавца с присущей мне суровой справедливостью: он лишился головы и не получил денег.

– Чего орешь? – проворчал старик. – Разбудил меня. Горлопан!

– А ты кто такой? – поинтересовался я.

– Голурум я, – ответил он.

– Вижу, что голурум. А чего больно старый? – Такой постановкой вопроса я вовсе не собирался его обидеть или вывести из себя, просто раньше мне приходилось видеть только очень молодых голурумов.

– Да уж такой старый, что тебе и не снилось, – согласился старик и щелкнул по грибу, росшему на носу. Поганка издала противный звук, качнулась, упруго выгнулась, как танцовщица с базарной площади Мэндома, и приняла прежнее положение… – Вот, – с неудовольствием заметил голурум, – бородавчатыми грибами весь порос, эка гадость, а молодежь-то – вся в город подалась, деньги, понимаешь, зарабатывают, соглядатайствуют помалеху.