Вейн
Шрифт:
Дан отправил в рот последний ломтик моркови и неторопливо промокнул губы салфеткой. Грин молчал, смотрел на алую от заката реку.
– Ну? Тебе не интересно, какого Шэта я сюда приперся? В межсезонье?
– И какого? – слегка приподнял бровь Алекс.
Дан проглотил ругательство, низко наклонился к столу и сказал театральным шепотом:
– Я сделал то, чего никому никогда не удавалось. Я украл у йоров дар Двуликого.
Грин опешил:
– Подожди, это же такой гигантский каменный идол. Его трактором не утащишь! Он в двери храма
Дан плеснул себе водки и хватанул залпом.
– А я его все-таки украл.
– Черт… Ты серьезно?
– Абсолютно. Не веришь, почитай газеты, думаю, про Йкам скоро напишут.
– Зачем он тебе?!
– Ау, при чем тут я? Заказчику понадобился.
Алекс мял висок, морщась от боли.
– То есть ты спер и продал святыню целого народа? И для этого пошел через степь в межсезонье? Бросив Вцеслава? Господи, какой же ты идиот, Дан!
– Кто бы говорил!
– Тебя йоры на куски разрежут. И, между прочим, будут правы!
– Им нужен дар, а не я. Передам заказчику, точнее, посреднику, пусть он с ними и разбирается. Я свое дело сделал. Узел заработает – тю-тю, только меня и видели.
Грин припечатал по-русски матом, и Дан сердито отвернулся. Посопел, решительно потянулся к графину. Звякнула пробка. В стопку полилась сверкающая влага.
Потом он, помнится, велел повторить. Когда второй графинчик закончился – принесли третий. Под алкоголь упреки Грина казались не такими болезненными.
Зато похмелье утром отыгралась по полной.
В голове надоедливо стучал барабан. Глотка пересохла, собственный язык казался похожим на протухшую сардельку. Вейн с трудом приоткрыл глаза и застонал. Яркое солнце прошивало насквозь тонкие занавеси. Под окном вопили дети. Их хотелось прибить, всех, разом, но для этого пришлось бы подняться с кровати.
Кряхтя от усилий, Дан перекатился на бок. Прикрыл глаза ладонью, морщась от света, и посмотрел на соседнюю кровать. Юрки не было. С таким упрямством пацан и в самом деле умудрится найти в Бреславле человека, о котором никто не слышал. Дан попытался вспомнить, спрашивал ли он о Викторе Зеленцове Алекса, – и не смог. Голова трещала, точно попавший между косяком и створкой орех. Вейн со стоном обхватил ее и сел.
Шэтовы дети! Как же они орут!
Дан еще какое-то время подержал голову – казалось, стоит отпустить руки, и она лопнет. Надо принять рассольчику, умыться, позавтракать… При мысли о еде желудок встал на дыбы.
Болела челюсть. Дан осторожно подвигал ею. Вроде целая. Грин все-таки дал по морде? Хотя нет – это он на лестнице приложился. Или та баба врезала, когда выкидывала за дверь? Подумаешь, перепутал номера! Чего сразу за табуретку хвататься?
– Кретин, – с отвращением сказал Дан.
Нашел время для пьянки – узел может с минуты на минуту заработать.
Он доковылял до умывальника и сунул голову под кран. Ледяная вода потекла на затылок, Дан зашипел. Разогнувшись, увидел в мутном зеркале рожу – опухшую, с покрасневшими глазами. Растопыренной
И в этой гостинице про Зеленцова не слышали.
Стоя на крыльце, Юрка пощупал лоб. Не горячий, а кажется, что заболел. Холодно изнутри, руки-ноги ватные, и усталость такая, что позвоночник ломит.
Кашлянул за спиной швейцар.
– Да ушел я, ушел, – отмахнулся Юрка.
Ссутулившись, он пересек дорогу и облокотился на кованое ограждение. Внизу медленно текла река. В желтоватой воде отражались облака, похожие на крем. Из-за поворота выплыла лодка. Пацан в тельняшке умело работал веслами. К лодке был привязан плот, на плоту сидела большая собака. Она облаяла Юрку.
– Вот тут, из-под верхней юбки, оборка на тон темнее атласа.
Звонкий восторженный голос неприятно отдавался в ушах. Юрка посмотрел через плечо. По набережной прогуливались девушки в светлых платьях.
– А фата будет?
– Конечно! С вуалькой, на жемчужной нитке. Скорее бы померить! Господин Азерин обещал, что груз придет с вейном. Срочная доставка!
Надо же, как только не зарабатывают. Интересно, на чем делает деньги Виктор Зеленцов? Почему о нем не слышали в «Толстом хомяке»? Портье из «Хрустального колокольчика» сказал, там знают всех, кто приезжает на сезон. Может, Зеленцов наркоту таскает, вот и не афиширует бизнес?
Или менестрель, что забрел к Тобиусу, просто-напросто ошибся.
Меж бровей пульсировала боль. От медленного движения воды кружилась голова.
– …уже отказывается принимать ставки на сегодня.
Двое джентльменов прошли за Юркиной спиной. Один покосился неодобрительно и сказал спутнику:
– Все-таки я был прав, когда предложил ввести регистрацию иномирян, особенно несовершеннолетних. Регистрация и приюты. Только так мы наведем порядок.
Юрка плюнул в воду. Ага, приюты. Облезешь.
– По данным Статистического общества, переселенцы составляют…
Джентльмены ушли.
Внизу прошлепал, пыхтя и отдуваясь, пароходик, заголосил при виде пристани. Желтые волны ударили в набережную. Бросили сходни, и повалили радостные пассажиры. К ним метнулся человек в сюртуке, он махал руками и звал к нелепому фотоаппарату на треноге. Юрка смотрел сверху на пеструю толпу, завидовал и ненавидел одновременно. За их беспечность, смех. За то, что им не нужно искать в чужом городе человека, из-за которого погибла мама.
Опустив плечи и засунув руки в карманы, Юрка побрел вдоль набережной. Справа тянулась железная ограда, за ней виднелся запущенный сад. Где-то играла музыка, бухала труба. Звуки становились все глуше и вскоре затихли совсем. Сад кончился, дальше начинались деревянные амбары. Между бревенчатой стеной и ажурным забором оставалась узкая щель, и Юрка свернул туда. Под ногами шуршали листья, слежавшиеся за зиму. Воняло. В густой тени было зябко, и пробирало ознобом.