Вейн
Шрифт:
– Наемные убийцы, – перебил Дан.
– Да. И палачи. Те, кто отнимает жизнь, против тех, кто спасает.
– Ну и что? Я слышал эту легенду.
– А знаешь, сколько в ней правды?
– Жаждешь просветить меня?
Йорина покачала головой:
– Не сейчас. Я расскажу, когда ты будешь готов услышать. – Она поправила намокший подол и велела: – Пойдем. В больнице не хватает рук. Ты же искусный вор, значит, у тебя они должны быть ловкими.
Придумала, стерва!
Йорина смотрела в лицо, ожидая отказа, и на дне ущелий-зрачков сгущалось презрение.
Дан ухмыльнулся:
– А роды принимать меня
У жрицы дрогнули ноздри.
– Знаешь, о чем я мечтаю?
Ее голос ударился о купол и вернулся эхом. Дрогнули огоньки свечей.
– Чтобы твой бог отвернулся от тебя. Чтобы он лишил тебя дара. Навсегда. Навечно!
Вот… дрянь. Дан нашарил в связке амулетов крестик и сжал в кулаке.
Глава 16
«1 сентября.
Через два года в такой же день, как сегодня, я опять приду в школу, но уже учительницей. И первоклашки с белыми бантами принесут мне букеты. Я загадала: пусть непременно астры.
Надеюсь, из меня выйдет хорошая учительница. Это так важно – хорошая именно первая учительница. Иногда смотрю на девчонок из нашей группы и думаю: вот эта точно сможет, а эта – нет. Зачем она пришла в институт? Поступить было легче? Учителем нужно становиться только по призванию. Вот плохой продавец, допустим. Нагрубил. Испортил настроение – на час, на два. А плохой учитель? Все может испортить! Всю жизнь!»
Рядом на полях приписка: «Фу, Дашка! Сколько пафоса!»
«8 сентября.
Проучились только неделю, и отправили на картошку. Даже не знаю, хочу или нет. Иногда там весело. Но у нас на факультете сплошные девчонки!»
«12 сентября.
Сегодня с нами поехали «инженера» из технологического. Четвертый курс. Татьяна распереживалась: знала бы, говорит, надела другую куртку. Можно подумать, остальные лучше вырядились. А у меня синяя косынка была, я ее на шею повязала – и ничего так получилось! Татьяна пыталась выклянчить, я не дала.
Сели в автобус. Впереди нас двое. Один светленький, уши круглые, на солнце просвечивают. Второй – темноволосый, худощавый, смуглый. И где успел загореть? Лето в этом году дождливое выдалось. Повернулся, Таньке подмигнул. Она давай хихикать на весь салон. Неестественно так, тоненько: «хи-хи!». Я ее даже в бок пихнула.
На поле мы их не видели, парни машины грузили. Потом, я думала, снова в тот же автобус сядут, но их не было».
Прочитав, Юрка потрогал страницу пальцем. И это писала его мама?!
«26 сентября.
Вчера последний день на картошке. Холодно, сыро. Земля на сапоги комьями липнет. Устали и замерзли.
Эти, из технологического, на обратном пути сели за нами. Танька сразу крутиться начала, вроде кого потеряла. А я в окно уставилась. Вот чувствую, смотрит. А потом говорит: «Девушка, у вас щека запачкана». Я сразу покраснела. Что за невезение мне с кожей! Чуть что – в краску бросает. Боюсь первой практики, зайду в класс и стану красной, как помидор. А тот мне: «Чаю хотите? У нас термос есть». «Обойдемся», – говорю. Танька на меня из-за этого обиделась. Мол, хорошие парни, зачем отшила?
Автобус через Обводную шел, мне было первой выходить. Ну, я и вышла. Как-то глупо все получилось».
«17
Писать некогда, весь сентябрь ездили на картошку, теперь нагоняем план. Не высыпаюсь. Уже октябрь к концу, а там не успеешь оглянуться – сессия. Боюсь! Особенно «методики». Галина Андреевна преподает, мы ее Горыной Андреевной прозвали. Танька один раз чуть у доски не оговорилась.
В субботу, после лекций, ходили в «Ткани» на Индустриальную. Какой там выбросили голубой крепдешин! Яркий-яркий, в мелкий горошек. Я успела купить. Буду шить платье на новогодний бал. Танька обещала достать выкройку. Чтобы юбка-солнце, вытачки под грудь и вырез мысиком. А еще у меня есть белые «лодочки» на каблучках.
Ходят слухи, что на этот раз бал будет не в актовом зале, а в ДК, раз мы уже третий курс».
«26 декабря.
Не получается связно, не получается!
Мы стояли в коридоре. Окно сплошь в инее. Холодное-холодное. В стекле отражались гирлянды. Пахло мандаринами, их продавали в буфете.
Ему на пиджак прилипло конфетти, мне очень хотелось стряхнуть. Протянуть руку, и… Как будто право такое имею. Не решилась. Приятель его, беленький, с оттопыренными ушами, крутился рядом, хохмил. Виктор разозлился и сказал: «Жека, шел бы ты, погулял». Тот замолчал и покраснел одними ушами. Ушел. А Виктор меня за руку взял. Я испугалась, что тоже, как Жека, покраснею.
– Потанцуем? – говорит.
У меня сердце громко: тук-тук, тук-тук.
В зале было тесно, нас толкали, и он прижал меня к себе. Я виском его дыхание чувствовала. Даже неловко стало. Со мной никто так не танцевал.
Потом пошел меня провожать. А я ведь загадала: если пойдет, то все, что мне кажется, – правда. Жека пытался увязаться с нами, но Виктор его шуганул.
Автобуса долго не было, мы ждали на остановке. Подъехала «тройка», а мы стоим, и кондукторша крикнула:
– Эй, молодые, заходите! Последний рейс делаем.
Я, кажется, все-таки покраснела.
Дура ты, Дашка, ну какая ты, Дашка, дура!
С Новым годом!
С новым счастьем…»
«4 февраля.
Мне страшно. Кажется, внутри надувается огромный шар. Я стала легкой-легкой и вот-вот взлечу. Или уже взлетела? Во сне все время летаю, и не страшно. А проснусь, пугаюсь: вдруг он лопнет? Потому что все слишком… Ну, много. Не помещается во мне. Оно, счастье. Огромное, легкое, воздушное.
Я не верю, что так бывает. Всегда хотела, чтобы было, а вот случилось – и не верю.
Он самый лучший, самый нужный, самый родной – и выбрал меня? Не Таньку, не Ольгу Лозовую, первую красавицу в институте, а именно меня. Он – меня, я – его. Это совпадение, как чудо. Одно на миллион. Разве так бывает?
Получается – да.
А как жить, если шар вдруг лопнет? Как жить, если знаешь теперь, какое оно – счастье?»
Юрка рывком перевернул страницу. Получается, мама любила не только его отца? Был еще другой мужчина?
«2 марта.
Шли вечером из кино. Поздно, я торопилась, а Виктор хотел прогуляться. Погода такая хорошая, тихо-тихо, и снег крупными хлопьями. Но времени-то уже много! Я рассердилась, говорю: «Меня родители ругать будут!» А он засмеялся: «Дашка, какой же ты еще ребенок!»