Вежливость королев
Шрифт:
Молчаливых, но все понимающих зеркал.
Молодой и наглый весенний дождь яростно барабанил в незакрытые ставнями темные окна.
Часть вторая
СОХРАНИТЬ КОРОЛЕВСТВО
Ранняя весна в городах Тарсийского Ожерелья, и особенно в столице, лишена какой бы то ни было прелести и оптимизма. С Бронзового моря дует постоянный леденящий Ветер Перемен, вызывая у жителей прибрежных поселений жестокую непонятную тоску, граничащую с суицидом. Солнце почти не выглядывает из-под
Такое безобразие творится до наступления знаменитых Тарсийских ночей, когда расцветают наконец легендарные и прекрасные цветы — элрисы, когда утихомиривается море, небо распахивает звездные объятия, а наутро вдруг оказывается, что вчера еще мертвая земля сплошь покрылась свежей, пахнущей почему-то девичьей кожей травой и на деревьях лопнули клейкие крупные почки, а небо такое голубое с ослепительным кругом солнца посередине, что больно становится глазам, отвыкшим от ярких красок!
Но до Тарсийских ночей далеко. До травы, новых бутонов в королевском элрисии и праздника цветоводов.
А если ему не удастся решить эту проблему, то, возможно, он больше травы и не увидит.
Никогда.
Главный Советник замычал от еле сдерживаемого бешенства и мутным взором окинул распотрошенную опочивальню Ее Величества. Возле дверей жалкой стайкой притихли полуодетые и непричесанные камеристки, не зная, то ли им уйти и оставить созерена в одиночестве, то ли дожидаться его дальнейших вопросов и указаний.
Герцог Рено, Главный Советник Ее Величества, стиснул пальцы до хруста костяшек и заставил себя обойти опочивальню так, как это сделали бы люди из Розыскной службы — ища приметы и улики, указывающие на то, что и как произошло минувшей грозовой ночью.
Приметы!
Улики!
Ха!
Герцога передернуло от отвращения. Вот она, главная улика — заскорузлый от грязи мужской плащ на королевском ложе! Кому эта улика принадлежала, не нужно и догадываться!
Проклятый распутный плебей!
— Кто из вас главная камеристка? — спросил он, не затрудняя себя еще одним взглядом в сторону сжавшихся перепуганных дам.
Одна из них вышла вперед, суетливо поправляя широкий платок с длинной паутинчатой бахромой:
— К вашим услугам, мой созерен.
— Вы хорошо знаете содержимое шкатулок и шкафов Ее Величества?
— По долгу службы, мой созерен… Да.
— Осмотрите при мне все и перечислите, что пропало.
Главная камеристка не заставила себя просить дважды. Тем более что от одного взгляда герцога Рено ей хотелось превратиться в крошечную зверушку — ушастого улика, известного своим опасливым норовом, — и юркнуть в самую дальнюю
Камеристка перечислила пропавшие драгоценности, а затем вскрикнула, будто ее ужалила бабочка-серебрянка:
— О, слава Тарска! Мой созерен, корона… Ее нет на месте!
Герцог Рено меж тем задумчиво смотрел в потухший камин.
— Корона, говорите? — как бы встрепенулся он. — Подойдите сюда. Взгляните. Не похожа?
Главная камеристка заглянула в камин и пискнула, едва не лишаясь чувств:
— Это она!
— Достаньте, — безапелляционно приказал Главный Советник.
Лицо камеристки стало белым, как знаменитые тарсийские кружева.
— Мой созерен… Я не имею права прикасаться к этой святы…
— Я вам разрешаю. Выполняйте, прах вас побери!!! Или прикажете мне копаться в каминной саже?!
Разумеется, камеристка более не смела возражать. Она извлекла из камина злосчастную корону, имевшую в настоящий момент отнюдь не царственный вид. Женщина держала главную регалию королевства в вытянутых руках, как держат только что выкупанного и при этом неистово вопящего младенца благородных кровей.
— Передайте корону дворцовому ювелиру. Пусть приведет ее в порядок, — приказал герцог Рено. — И убирайтесь все вон! Нет, стойте! Так никто из вас не слыхал сегодняшней ночью шума в опочивальне королевы? Никто не знал о том, что… случится? Наверняка?
— Увы, наш созерен…
— Убирайтесь. И пришлите сюда поломоек, чтобы в опочивальне не осталось ни пылинки, ни соринки. Да, и сообщите дворцовому исполнителю наказаний и провинностей, что вам, как не выполнившим своего гражданского долга, полагается по двадцать плетей. Каждой.
— Да, герцог…
Главный Советник метнул изничтожающий взгляд на главную камеристку, прижимавшую к груди изуродованную корону:
— А вам — тридцать. За отсутствие наблюдательности.
Едва камеристки удалились, бесшумные и перепуганные, как тени (если только тени бывают перепуганными), герцог Рено запер за ними дверь опочивальни и быстро подскочил к гобелену, за которым скрывался тайный ход.
Герцог Рено не стал вспоминать, за какую нить надо тянуть, чтобы гобелен отъехал в сторону, поэтому он просто сорвал его с бронзовых крючков. И столкнулся нос к носу с начальником Розыскной службы капитаном Лавдисом.
— А, капитан…
— Мой созерен…
— Вы уже здесь. Меня радует такая… оперативность.
Слово «оперативность», как и другие новомодные словечки, введенные в обиход тем проклятым магистром, герцог не терпел. Но сейчас оно пришлось кстати. Капитан Лавдис наклонил голову в знак благодарности за похвалу. Он знал, что похвалы от герцога Рено можно дождаться только в самом крайнем случае.
Значит, случай действительно крайний.
— Крапленый Эндрю и Ее Be…
— Чшш!
— …И его спутница прошли тайным ходом не позднее двух часов пополуночи. Вышли у кладбищенской стены, где их ожидали лошади, и быстро поехали…
— Направление?
— Прорабатывается несколько версий. Дело в том, что следы смыло дождем. Но наши следознатцы…
Герцог Рено опять поморщился. Его коробило смешение старого и нового лексикона. «Версии» и «следознатцы»… Бред какой-то!
В прочем, сейчас не в словах дело.