Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти
Шрифт:
Я был потрясен. Думая, как лучше ответить, я быстро прокрутил в голове предыдущий сеанс (разумеется, я перечитывал его конспект перед тем, как она пришла). Мое восприятие той нашей встречи было совершенно иным: мне показалось, что сеанс удался и что я проделал отличную работу. Наоми нелегко далось это признание как угнетает ее старение, как расстраивают такие неприятные симптомы, как газы, запоры, геморрой, и как тяжело ей самой ставить себе клизму. Кроме того, она поделилась своими воспоминаниями о том, как ей делали клизму в детстве. Да, обо всем этом говорить нелегко, и я выразил свое восхищение тем, что она смогла это сделать. Наоми думала, что эти симптомы вызваны новыми препаратами против аритмии, и тогда я достал справочник лекарственных средств
Так что же я должен был сделать? Проанализировать вместе с Наоми предыдущий сеанс? Или обсудить ее завышенные ожидания? Обратите внимание, насколько по-разному мы с ней восприняли один и тот же сеанс. Но здесь было кое-что еще хуже — мои собственные чувства. Я почувствовал прилив раздражения: вот, подумал я, Наоми восседает на св'оем троне и осуждает меня, даже не поинтересовавшись, что могу чувствовать я.
Более того, это уже не первое осложнение с Наоми. За три года нашей работы она несколько раз начинала сеансы с подобных заявлений, но никогда еще это не раздражало меня так сильно. Возможно, это было связано еще и с тем, что на прошлой неделе я решил посвятить свое личное время решению ее проблем. Я проконсультировался по поводу ее симптомов со своим другом-гастроэнтерологом, но даже не успел рассказать ей об этом.
Я решил, что она должна знать, что я чувствую после этих слов. С одной стороны, я был уверен, что она поймет мои ощущения — Наоми очень восприимчива. Но я понимал и другое: если она вызвала у меня раздражение, значит, она вызывала его и у других людей. И хотя пациент может почувствовать себя плохо, узнав, что психотерапевт раздражен им, я все же решился сказать ей об этом, стараясь сохранять такт.
— Наоми, ваши замечания удивили меня и расстроили. Вы были несколько… высокомерны. Я думал, что на прошлом сеансе я постарался сделать все, что в моих силах. Кроме того, это уже не первый раз, когда вы начинаете общение с такой резкой критики. Напомню, что были встречи, которые вы начинали с диаметрально противоположных слов. Я имею в виду, что вы благодарили меня за прекрасный сеанс, что иногда озадачивало меня, потому что мне самому тот сеанс вовсе не казался каким-то особенным…
Наоми выглядела встревоженной. Зрачки ее расширились.
— Вы что, хотите сказать, что я не должна делиться с вами своими чувствами?
— Конечно, нет! Ни один из нас не должен молчать о своих чувствах. Наоборот, мы должны делиться ими и потом анализировать их. Но меня неприятно поразило то, как вы все это преподнесли. Вы могли, например, сказать, что мы с вами вместе не очень хорошо поработали в прошлый раз или что вы чувствовали дистанцию…
— Послушайте, — резко прервала меня Наоми, — я бешусь оттого, что мое тело разваливается на части, у меня в артериях два стента, во мне тикает электронный стимулятор сердца, у меня искусственное бедро, меня раздувает, как свинью, от этих дурацких таблеток, и из-за проклятого метеоризма мне стыдно показаться в общественном месте… И после всего этого я должна еще миндальничать с вами?
— Мне хорошо известны ваши ощущения по поводу своего тела. Я действительно сопереживаю вам и много говорил об этом на прошлой неделе.
— А что вы имели в виду, говоря о высокомерии?
— То, как вы смотрели мне прямо в глаза и говорили так, словно зачитывали приговор. Мне показалось, что вы нисколько не задумались о том, что я почувствую после ваших слов.
Ее лицо потемнело.
— А что до моих выражений и моей позы… — теперь она почти шипела, — что ж, вы это заслужили. Да, заслужили.
— Мне очень неприятно слышать это, Наоми.
— Ну и что, я тоже очень расстроена вашими претениями… Здесь я всегда чувствовала себя свободной — это единственное место, где я могла говорить, не сдерживаясь. А теперь вы говорите мне, мол, если вы злитесь, то будьте добры держать язык за зубами. Это огорчает меня. Раньше
— Я никогда не говорил, что вам следует замалчивать что-либо. Но, разумеется, вы должны знать, как влияют на меня ваши слова. Вы же не хотите, чтобы я держал язык за зубами? В конце концов, ваши слова не проходят бесследно.
— О чем это вы?
— Слова, с которых вы начали сеанс, отдалили меня от вас. Вы этого добивались?
— Объясните толком. Вы говорите какими-то намеками…
— Перед нами дилемма, Наоми. Вы хотите, чтобы у нас с вами сложились близкие доверительные отношения, и говорили об этом множество раз. Но ваши слова настораживают меня, я чувствую, что лучше к вам не приближаться, не то вы меня укусите!
— С сегодняшнего дня все изменилось, — сказала Наоми, опустив голову. — Так, как раньше, уже не будет.
— Вы хотите сказать, что чувства, которые я испытываю сейчас, необратимы? Вспомните, как в прошлом году ваша подруга Марджори рассердилась на вас за то, что вы заставляли ее пойти в кино на определенный фильм. Помните, как вы боялись, что она никогда, никогда больше не станет с вами разговаривать? Но, как видите, чувства переменчивы. Вы не просто разговариваете, но и остались хорошими подругами. Думаю, вы даже стали ближе друг другу. Имейте в виду, что ситуацию, которая сложилась в этом кабинете, довольно легко разрешить, хотя бы потому, что у нас с вами существует специальный свод правил. Мы должны продолжать наше общение, несмотря ни на что.
Я немного помолчал и продолжил:
— Но знаете, Наоми, ваша злость заставляет меня отстраняться. Когда вы сказали — «Вы это заслужили», — это было слишком сильно. Это поднялось из каких-то глубин вашей личности…
— Я сама поражаюсь, насколько сильны были мои эмоции. Злость… нет, больше чем злость — это был мощный выплеск ярости!
— Именно здесь, со мной? Или это случалось где-то еще?
— Нет, не толькоздесь, с вами. Ярость просто прет из меня повсюду. Вчера племянница на своей машине отвозила меня к врачу, и вдруг мы увидели, что посреди дороги стоит грузовичок, который не дает нам проехать. Я почувствовала такую ненависть к водителю, что мне захотелось избить его. Я вышла и пошла его искать, но его нигде не было. Тогда я рассердилась на племянницу: почему она не может его объехать? Ну и что, что придется заехать на тротуар? Она сказала, что не сможет проехать, не задев грузовик. Я не унималась, и мы так поругались, что в конце концов она вышла из машины и измерила расстояние шагами. Она показала мне, что места недостаточно из-за других машин, припаркованных вдоль дороги. Кроме того, бордюры были слишком высокими, мы не смогли бы въехать на тротуар. Она все время повторяла: «Успокойтесь, тетя Наоми, водитель сам не рад, что возникла такая проблема, и постарается устранить ее». А я ничего не могла с собой поделать. Я задыхалась от гнева и все повторяла себе: «Как он может так со мной поступать? Люди не должны так себя вести!» И конечно, племянница оказалась права. Прибежал водитель и еще двое мужчин, и все вместе они убрали грузовичок с дороги, чтобы мы могли проехать. Я почувствовала себя униженной — вот я какая, злобная старуха! Я постоянно злюсь — на официантов, которые недостаточно быстро приносят мой холодный чай, на работников парковки, за то, что они такие копуши, на кассиров в кино — сколько можно ковыряться со сдачей и билетом? Черт, да я за это время успела бы продать машину!
Сеанс подошел к концу.
— К сожалению, нам пора заканчивать. Сегодня был очень насыщенный сеанс. Я знаю, вам было очень не комфортно сегодня, но тем не менее мы проделали важную работу. Продолжим в следующий раз. Мы с вами вместе подумаем над тем, откуда берется так много злости. Как говорится, одна голова хорошо, а две лучше.
Наоми согласилась, но на следующий же день позвонила и сказала, что ее слишком мучает злость и она не может ждать до следующей недели. Мы договорились встретиться на следующий день.