Вид с метромоста (сборник)
Шрифт:
Сижу недалеко от стойки и гляжу, как движется очередь. Каждый говорит: «кофе и булочку», – и отходит. Следующий тоже: «кофе и булочку», – и так далее.
Вижу, в буфет входит он. Я его уже месяц как заприметил. Новый слушатель. Он очень среди всех выделялся. Высокий, загорелый, коротко стриженный: черные волосы с сильной проседью. Немножко похож на латиноамериканца. Наверное, приехал с работы оттуда. Он вот еще чем отличался: у всех наших была какая-то чиновничья сутулость осанки, как-то чуть просунутая вперед голова, а он ходил и стоял прямо, плечи развернув
А вот он, новый слушатель, был в водолазке. Больше того, костюм на нем был светло-серый, а водолазка черная. Грубоватой ткани. Почти как свитер. И сам он был как герой Хемингуэя. Ему бы не кофе с булочкой спрашивать, а виски или кальвадос. Впрочем, кальвадос – это уже Ремарк. Но неважно.
Вот, значит, становится он в очередь.
И перед ним один за другим: кофе и булочку, кофе и булочку, кофе и булочку.
Его очередь. Он кидает на прилавок мелочь и бесподобным хемигуэевско-ремарковским голосом усталого завсегдатая говорит:
– Как всегда!
Буфетчица кивает и подает ему кофе и булочку.
Нарушитель планов
Когда Таня заехала к Лиде, у Лиды сидел Алтынов Андрей Егорович. Лида много про него рассказывала, какой он интересный человек, умный и приятный, – так что он Тане, можно сказать, заочно понравился.
И вот теперь она его увидела.
Такой худощавый господин лет на десять-пятнадцать старше их с Лидой. Встал, поклонился, представился.
– Таня, – сказала Таня.
– Дай дяде ручку! – засмеялась Лида.
У него было поразительное рукопожатие – теплое, сильное и при этом чуткое. Тане на миг показалось, что она вся у него в руке.
А он всё время болтал с Лидой. Лида спросила, где он сейчас живет. Он сказал, что в начале Комсомольского, на улице Тимура Фрунзе. «Хвалю!» – сказала Лида. «Рад стараться!» – ответил он. Тане казалось, что он нарочно на нее не смотрит.
Через час он собрался уходить.
– Я тоже пойду, – сказала Таня и повернулась к нему. – Я вас подвезу, Андрей Егорович. Мне по дороге. Мне потом на Цветной, через кольцо.
– Пока, Андрюша, – сказала Лида и чмокнула его в щеку. – А ты подожди.
– Да нет, я тоже спешу, – сказала Таня.
– Подожди, прошу тебя, – белыми от ярости губами ласково сказала Лида. – Мы ведь не успели поговорить. Иди, Андрюша, иди. Троллейбус номер двадцать восемь, не забыл?
– Пока! – сказал он и кивнул Тане. – Рад был познакомиться.
Когда Таня через полчаса вышла из подъезда, она увидела Алтынова.
– Ненавижу, когда запрещают, – сказал он. – Обожаю нарушать чужие планы.
– Я тоже, – сказала Таня.
Они
На перекрестке у метро «Университет» был очень долгий светофор.
– А вот если женщина хочет поцеловаться с мужчиной, с которым она на «вы», – сказала Таня, – как она должна сказать? Давайте поцелуемся? Или, раз такое дело, давай поцелуемся?
– А вы сами как полагаете? – спросил Алтынов.
– Раз вы со мной на «вы», то и я тоже скажу на «вы».
– Ну, говорите! – сказал он.
– Я уже всё сказала, – прошептала она.
Они поцеловались.
Сзади загудели – зеленый свет.
– Ко мне сейчас нельзя, прости, – сказала Таня, переведя дыхание. – Ты живешь на Тимура Фрунзе?
– Да, – сказал он. – Недавно снял квартиру.
– Какой номер дома?
– Я покажу, – сказал он.
Снова встали на красный. Опять поцеловались.
Подъехали. Таня выключила мотор, стала вытаскивать ключ из зажигания. Алтынов остановил ее руку.
– Спасибо, – сказал он. – Я пошел. Жена волнуется.
Таня посмотрела на него. Он улыбнулся:
– Ну, конечно! Ну, конечно же, я сорок минут ждал тебя во дворе, чтобы сэкономить талон на троллейбус. Или пару сотен на такси, – он потрепал ее по затылку. – Спасибо, детонька. Пока!
Таня включила мотор. Решила позвонить Лиде, достала мобильник. Посидела две минуты. Потом раздумала.
Темнота и красота
Один мой знакомый сказал своей жене: «Ты такая красивая в темноте».
Ночью сказал. От души сказал. Растроганно и влюбленно.
Она обиделась, и он долго объяснял, что имел в виду. Что даже в темноте видно, какая она красивая. Просил прощения.
Но это еще ничего.
Ерунда, можно сказать.
С другим моим знакомым хуже вышло.
Давно дело было. В середине семидесятых. Там на работу кто-то принес какой-то якобы индийский трактат. А может быть, на самом деле индийский. Но не «Камасутру». Какие-то «Плоды персика» или «Цветки лотоса». Что-то в этом роде. В общем, пособие по технике секса. Тогда такие книжки были популярны. Книжки – в смысле перепечатки на машинке. Их читали и себе перепечатывали. Давно же дело было, я говорю. Тогда не было Интернета с разными-всякими сайтами. Ни даже видеокассет. И даже глянцевой эротики тоже не было. Вот. И поэтому такие индийские трактаты довольно бойко читались. Они были отчасти как бы вместо эротической продукции.
Да, так о чем это я?
Ага. Вот.
Там в этом трактате были не только описания техники секса, но и такая своего рода классификация женщин. Женских прелестей в том числе.
И этот мой знакомый возьми да сообщи своей жене, что у нее это самое – ну, как бы это сказать, ну все все поняли, – в общем, четвертого сорта по индийской классификации. Не самого низкого, потому что там еще был пятый, шестой и чуть ли не восьмой. Но и не первого и не второго. И даже не третьего.