Видение
Шрифт:
Иезекииль все еще держался за Лиама, пот бисером выступил у него на лбу, но глаза его были совершенно спокойны. Он сделал именно то, что хотел — привлек внимание толпы присущей ему язвительностью.
— Мою сестру убили, — сказал Лиам, каждая его мышца была напряжена и готова к действию, словно воин, он был готов сражаться с наступающим врагом. — Хочешь испытать хоть каплю ее боли?
— Это угроза? — спросил Иезекииль. — И это перед лицом агента Сдерживающих. Магия сделала вас варваром?
— Идиотизм сделал меня варваром, —
— Лиам, — спокойно произнесла я, окликнув его, как только что окликнула меня Таджи.
Непонятно, по какой причине, но этого было достаточно.
Лиам разжал руки, и Иезекииль вновь коснулся земли, его зашатало, его последователи протянули руки, чтобы помочь ему восстановить равновесие.
— Вы отрицаете истину! — воскликнул Иезекииль, подняв руки, давая команду участникам демонстрации возобновить пение.
На этот раз я шагнула вперед.
— Ты думаешь, что это тебе помогло хоть что-то доказать? Использовал трагедию семьи, смерть молодой женщины, чтобы привлечь внимание? Возвращайся в ту яму, из которой ты выполз.
Прежде чем Иезекииль смог ответить, Гуннар сделал шаг вперед.
— Если вы хотите протестовать, идите и протестуйте. Больше не беспокойте жителей, или попадете под пристальное наблюдение Кабильдо.
Иезекииль сжал челюсти.
— Еще одно отрицание, — сказал он, затем бросил взгляд на тех, кто собрался посмотреть. — Придет день расплаты. Новый Эдем воцарится в нашем мире, и те, кто стоят на его пути, будут изгнаны. Это будет наше пробуждение. Мы — Ревейоны, и мы будем свидетелями того, как это произойдет.
Глаза Иезекииля стали холодными, его улыбка была такой же ледяной. Если он верил в проклятие — а я бы могла поспорить, что верил — он давно решил, что на правильной стороне.
Он вернулся во главу колонны и возобновил шествие.
Когда расстояние между нами стало в два квартала, я повернулась, чтобы посмотреть на Лиама и спросить, что я могу для него сделать. Но его уже не было.
* * *
Гуннар отправился в Кабильдо, чтобы сообщить о рекламном щите и о протестующих. Я вышла на улицу и увидела Лиама, сидящего на кованой скамейке в небольшом кирпичном дворике за «Королевскими Рядами».
Здание было покрыто послевоенными трещинами, а двор был весь в пятнах от голубей, которых мы использовали для отправки сообщений Дельте.
Услышав звук моих шагов, Лиам поднял голову, взгляд его голубых глаз был мрачным. Я протянула ему бутылку воды.
— Ты в порядке?
Он кивнул, взял бутылку и хлопнул по ней ладонью.
— Мне не нравится, что моя семья используется в качестве оружия в чужой войне.
— Отвратительный поступок, — согласилась я и села рядом с Лиамом, он открыл бутылку воды и сделал глоток.
— И называть себя «Ревейоном»? — сказал он с отвращением. — Это как оскорбление
Ревейон был праздничным ужином в Новом Орлеане, традиция с французскими и каджунскими корнями, который продолжался всю ночь и до раннего утра. Слово означало «пробуждение».
Я кивнула.
— Они хотят изменить город. Уничтожить то, что осталось, и воссоздать его в каком-то ином виде. Они опасны.
— Да, — произнес Лиам. — Полагаю, что так.
Он снова хлопнул по бутылке.
— Я принял решение остаться здесь, в Зоне. Чтобы сохранить нашу связь с этим местом. С нашим прошлым. Дом, милый дом, и все такое. Если бы я этого не сделал…
— Вместе с остальными членами твоей семьи ты сделал выбор, чтобы выстоять. Чтобы дать Новому Орлеану еще одну жизнь. Я не знала Грейси. Но на фотографии, которую я видела, она выглядела очень счастливым человеком. Она не выглядела несчастной. Она не выглядела так, словно чувствовала себя чужой или как будто ей тут не место.
— Иногда случаются ужасные вещи, и в этом нет ничьей вины. Иногда это просто лишь ужасные вещи. Мир продолжает вращаться. Мы просто стараемся держаться на ногах.
Я облокотилась о кирпичную стену и посмотрела на голубое небо, на огромные белые облака. Лиам тоже запрокинул голову, и мы молча смотрели на небо.
На мгновение воцарился мир.
А затем мир пошатнулся, земля задрожала от толчков, зазвенели стекла в окнах.
Лиам схватил меня за руку и держал ее, пока мир снова не успокоился. И на мгновение стало абсолютно и ужасающе тихо.
Мы побежали на улицу, увидели, что Таджи наблюдает за дымом, поднимающимся с Острова Дьявола. Заревели сирены воздушной тревоги.
— Черт, — проговорил Лиам, а затем посмотрел на меня. — Мне нужно идти.
Я посмотрела на Таджи.
— Иди, — сказала она. — Я останусь здесь, в магазине, послежу за вещами, пока ты выясняешь, что произошло.
На ее лице появилась мрачная уверенность, она знала и приняла то, что может произойти, если мы побежим на звуки неприятностей.
Она потянулась и сжала мою руку.
— Будь осторожна, Клэр. В отношении магии и всего остального тоже.
Я пообещала, что буду, и ушла.
* * *
Мы были не единственными, кто направлялся к Острову Дьявола. В квартале осталось немного мирных жителей, но бывший Марриотт был казармами Сдерживающих, и они тоже бежали.
Остров Дьявола был тюрьмой и выглядел как тюрьма. Высокая бетонная стена с защитными башнями на каждом углу, в передней части которой были установлены массивные кованые ворота со стороны плантаций на Ривер Роуд и контрольно-пропускной пункт. Эти ворота теперь были похожи на скрюченные пальцы обгоревшего металла, чудовищную клешню, появившуюся из-за потрясшего их взрыва.