Вифлеем
Шрифт:
– Со мной все в порядке.
Она так и не поворачивается ко мне лицом.
Я жду, когда она пошевелится.
Спустя мгновение Дженет медленно поднимается. В ее ладони вспыхивает огонек. Она ставит свечу на кофейный столик. Свет слабый, но читать можно.
– Смотри, – говорит Дженет и тянется за распечаткой.
Но я уже все увидел.
– Ты смешала два вариабельных[6] участка.
Она замирает:
– Что?
– Твой эффект взаимодействия. Это всего лишь линейное преобразование потенциала действия и кальция.
Она берет бумагу,
– Вот же сука! Всего-то. – Скалится на цифры, словно те изменились, пока я их изучал. – Ну какая же тупая ошибка!
Потом повисает неуютная тишина. Дженет сминает распечатку в кулаке и бросает ее на пол.
– Просто кретиническая!
Отворачивается от меня и в ярости смотрит в окно.
Я стою там, как идиот, и думаю, что же мне делать.
А потом квартира неожиданно оживает. Гостиная освещается, ее воскрешает какой-то далекий и проштрафившийся генератор, лампочки мерцают, а потом загораются стабильно. Телевизор в углу цедит зернистое сияние и слабый, еле различимый шум. Я поворачиваюсь к нему, радуясь хоть какому-то непривычному звуку.
На экране женщина возраста Дженет, но какая-то пустая, у нее контуженый вид, такой сейчас часто встречается. Я замечаю металл вокруг ее запястий, прежде чем в кадре появляется изуродованный тщедушный трупик младенца с излишним количеством пальцев. Третий глаз без века угнездился в отверстии над переносицей, словно матово-черный шарик в пластилине.
– Хм, – говорит Дженет. – Ошибки копирования.
Она смотрит телевизор. Меня чуть отпускает. Статистика детоубийств в этом месяце ползет вверх по экрану, как прогноз погоды.
– Полидактильность[7] и теменной глаз. Раньше столько случайных ошибок копирования не было.
Не понимаю, о чем она. Врожденные дефекты – старая песня; их количество только росло с тех пор, как все стало разваливаться. Время от времени какая-нибудь сеть пытается провести ту или иную вымученную связь, винит во всем радиацию или химикалии в воде, проводит зловещие параллели с падением Римской империи.
Ну хоть Дженет снова заговорила.
– Думаю, то же самое происходит и с другими информационными системами, – размышляет она, – не только с генетическими. Как эти вирусы в сети; стоит залогиниться на две минуты, и что-нибудь уже пытается отложить яйца тебе в файлы. Одна и та же херня, зуб даю.
Я не выдерживаю и нервно хихикаю. Дженет склоняет голову набок, смотрит на меня.
– Прости, – говорю я. – Просто… ты никогда не сдаешься, знаешь? Ты же с ума сойдешь, если в течение дня не найдешь где-нибудь закономерность…
И вдруг я понимаю, почему она живет здесь, почему не прячется вместе с нами в кампусе. Она – миссионер на вражеской территории. Она отрицает хаос, провозглашает свою веру: даже здесь, утверждает она, есть правила, и вселенная имеет смысл. Ведет себя должным образом.
Вся жизнь Дженет – это поиск порядка. Ни за что и никогда она не позволит чему-то столь случайному, как изнасилование, встать у нее на пути. Насилие – это шум, ничего более; Дженет же интересует только сигнал. Даже сейчас ее интересует только сигнал.
Думаю, это хороший знак.
* * *
Сигнал
Проследить молнию до источника. Вот он, в запутанном проводке на сетчатке: угасающее эхо единственного фотона. Одинокое квантовое событие, дотянувшееся до реального мира и моих машин. Неопределенность, обретшая плоть.
Я заставил это произойти, здесь, в своей лаборатории. Я просто смотрел. Если фотон испускается в лесу, и его никто не видит, он не существует.
Так работает мир: ничто не реально без чужих глаз. Даже субатомные частицы наших собственных тел существуют лишь в форме волн вероятности: нужен акт сознательного наблюдения на квантовом уровне, чтобы коллапсировать эти волны в нечто вещественное. Вся вселенная в основе нереальна, это бесконечная и полностью гипотетическая пустота, кроме нескольких пятнышек там, где мимолетный взгляд сгущает смесь.
И нет смысла спорить. Эйнштейн пытался. Бом пытался. Даже Шрёдингер, ненавистник кошек[8]. Но наш мозг эволюционировал так, что не может справиться с пространством между атомов. Нельзя сражаться с цифрами: столетие запутанной квантовой математики не оставляет шансов здравому смыслу.
Многие люди до сих пор не могут этого принять. Они боятся того, что нет ничего реального, а потому утверждают, что реально все. Говорят, мы окружены параллельными мирами, столь же настоящими, как и наш собственный, пространствами, где мы выиграли Guerre de la Separatiste[9], а Хьюстонского Ада и вовсе не было, бесконечным успокаивающим изобилием альтернативных реальностей. Звучит глупо, но у людей нет выбора. Трюк с параллельными вселенными – это единственная последовательная альтернатива небытию, а оно их ужасает.
Мне же дает силу.
Я могу придавать реальности форму, просто посмотрев на нее. Любой может. Или могу отвести глаза, уважая ее личное пространство, оставив незримой и тотипотентной[10]. От этой мысли у меня слегка кружится голова. Я даже забываю о том, как сильно отстаю, как сильно мне нужна направляющая рука Дженет, ведь здесь, внизу, в реальном мире, ничто не имеет значения.
Ничто не окончательно без наблюдателя.
* * *
Она впускает меня по первому звонку. Сегодня лифт ведет себя странно: открывается наполовину, закрывается, открывается снова, как алчущий рот. Я поднимаюсь по лестнице.
Дверь распахивается, когда я только заношу руку над звонком. Дженет стоит совершенно неподвижно и говорит:
– Он вернулся.
Нет. Даже сейчас вероятность слишком…
– Был прямо тут. И сделал это снова. – Ее голос абсолютно спокоен. Она запирает дверь, ведет по тенистому коридору.
– Он вошел внутрь? Как? Где он…