Вихрь любви

Ансворт Мейр

— Я принесу леди немного бренди, — быстро сказала сестра Мейсон.

Она почти тотчас же вернулась, и Джулиан поднес бокал к губам Ноны. Отхлебнув глоток, она слегка порозовела.

— Господи, как это неожиданно! — Нона подняла глаза на сиделку. — Она… она обязательно… умрет?

— Мы не знаем, мисс Талларн. Никогда нельзя сказать с уверенностью. Мистер Херриард весьма квалифицированный специалист, и он сам выбрал вашей матушке врача, который регулярно ее навещает. Я ухаживаю за ней как могу. Для миссис Талларн делается всевозможное.

Нона перехватила взгляд, которым она обменялась с Джулианом.

—

Я только сейчас увидела ее… через столько лет… — сказала она.

Джулиан крепко сжал ей плечо.

— Вашей маме обязательно поможет встреча с вами! — воскликнул он. — В этом я уверен!

— Я не должна покидать ее! Я приеду сюда жить. Перевезу сюда мои вещи.

Сестра Мейсон, помедлив, произнесла:

— Простите, мисс, но у нас нет места. Кроме спальни миссис Талларн, в доме только моя спальня и маленькая комната горничной.

— Вы можете навещать ее каждый день… так часто, как захотите, — пообещал Джулиан. — Так будет лучше, правда, сестра Мейсон?

На обратном пути Нона молчала. Она, казалось, пребывала в прострации, не замечая ничего вокруг себя. Джулиан, увидев, как она побледнела, встревожился. Гуманнее было бы заранее подготовить ее к подобному потрясению. Этот вопрос он обсуждал с отцом вчера вечером, когда Нона пошла спать, но в конце концов оба пришли к выводу, что должны уступить желанию миссис Талларн самой сообщить дочери новость. История-то необычная!

— И все же… я не совсем понимаю… — произнесла Нона, когда они подъехали к дому Херриардов.

— Естественно… Нам нужно рассказать вам гораздо больше, — сказал Джулиан, когда они вошли. — Если хотите, мы можем, пройти в маленькую столовую. Ее окна выходят в сад, и там тихо.

Пока Нона переодевалась, Джулиан, распахнув створчатые окна, наблюдал, как мелькают золотистые рыбки в пруду с лилиями, как порхают пестрые бабочки над розовой геранью, каскадом спускающейся из каменных урн по обе стороны лестницы. Насколько здесь все иначе! Он вспомнил Крейглас, овраг, заросший зелено-золотистым папоротником, чистое голубое небо. С возвращением в город в его жизни возникли некоторые осложнения. Вчера вечером он говорил не только с отцом. Когда он шел к нему в кабинет, его остановила миссис Херриард:

— Можно тебя на минутку, Джулиан?

Прежде всего она задала вопрос, почему он не писал Коре. Вопрос застал его врасплох, и от матери, похоже, не ускользнуло его замешательство.

— Я в Уэльсе мною занимался, и у меня почти не было свободного времени.

Миссис Херриард помолчала.

— Кора очень обижена. По-видимому, по возвращении она сообщила родителям, что с тобой в коттедже обитает некая Нона. Талларн. Они, естественно, были поражены.

— Думаю, Кора могла бы объяснить обстоятельства, если бы хотела быть справедливой как к Ноне, так и ко мне.

— Полагаю, Джулиан, в некотором смысле ты весьма наивен. Ты склонен верить любой истории, сочиненной хорошенькой девицей.

— Сочиненной?! — возмутился он. — Неужели ты настолько жестокосердна! Не мог же я выгнать Нону, когда она темной ночью одна пришла в коттедж?

— Но полагаю, в тех диких краях это не редкость… а Нона тем более цыганка!

— Я тебя не понимаю. Мать Ноны — Фенелла, цыганка… знаменитая актриса. А Талларны — весьма древний род. Однако неужели для тебя родословная имеет значение? Вспомни, мама, ведь в основном не кто иной, как ты,

склонила меня к помолвке с дочерью человека, заработавшего кучу деньжищ добычей золота в Австралии. Разве не деньги или их отсутствие заботят тебя в первую очередь? Я бы не напомнил об этом, но ты сама меня вынудила… Пока мисс Талларн здесь, я хочу, чтобы с ней обращались как с леди. Она и есть леди.

Покраснев от гнева, мать в упор посмотрела на сына:

— Позволь мне самой решать, как обращаться с гостями в собственном доме. А вот ты, кажется, забыл, как следовало бы вести себя в горной глуши цивилизованному человеку.

Она прошла мимо него, глядя прямо перед собой. Весь ее вид говорил о явном неодобрении.

Его гнев быстро прошел, уступив место раскаянию. Он знал, что негостеприимность не в правилах матери, как бы она ни относилась к гостю.

Джулиан решил сразу после разговора с отцом попросить у матери прощения. Так он и поступил, и, как всегда в подобных случаях, прощение было получено, но он чувствовал, что между ними осталась некоторая недоговоренность. Всю ночь и все следующее утро он раздумывал, правильно ли поступил, согласившись на помолвку с Корой.

Нона спустилась в желтом крепдешиновом платье, сшитом для нее Ханной. Простого покроя с воротником, завязанным наподобие шарфа, и струящимися фалдами юбки, оно подчеркивало ее тонкую талию и смуглый цвет лица.

— Вы выглядите очаровательно! Я раньше не видел этого платья.

Нона теребила пальцами ткань.

— Ханна до женитьбы отца служила горничной у моей бабушки. Она всегда любила шить. Роберта выгладила платье и предложила добавить тесемку по подолу, чтобы оно выглядело наряднее. — Нона села в кресло и бросила на Джулиана вопросительный взгляд: — Я многого не понимаю. Почему мне никогда не говорили, что моя мама цыганка? Почему меня обманывали, убеждая, будто она умерла?

— Вы совсем ее не помните?

— Смутно. Она казалась смуглой, но не более смуглой, чем остальные. Кроме того, я никогда не видела ее в цыганском платье.

— Вы никогда не видели… ее портретов?

— Может быть, и видела. Не помню. Кроме сундука с платьями, которые хранила Ханна… и кроты, мне никогда ничто в доме не напоминало о ней.

Джулиан рассказал ей о портрете. Нона в замешательстве покачала головой:

— Если он держал его у себя в комнате на шкафу, я никогда, разумеется, его не видела. Он только Ханне разрешал наводить там порядок, да и то не часто. Она обычно ворчала из-за этого. Комната служила ему одновременно и кабинетом, и спальней. Я не помню, чтобы с мамы писали портреты… может быть, до моего рождения.

— Вы никогда не подозревали, что ваша мама цыганка?

— А почему я должна была подозревать? Едва ли я в детстве видела цыган… разве что один раз… но у меня об этом лишь смутные воспоминания. Они оживились во мне недавно, когда я жила у цыган. Я не припомню, чтобы мама любила драгоценности… только одно кольцо, прогулки с ней доставляли мне огромное удовольствие. Она обычно вплетала в цветы белую сердцевину камыша, знала, где найти донник. Она имела сверхъестественное влияние на зверей и птиц. Как и все дети, я никогда не сравнивала маму с остальными женами фермеров. И я многого не замечала. Вероятно, другие женщины ее не любили. Не знаю. Она, наверное, слишком отличалась от них.