Вихрь переправ: 4. Если жить хочешь в новом мире
Шрифт:
– Ты прав, это было бы лучше и легче, – Матфей согласился тихо, так, чтобы не услышала Лука, косясь в её сторону. – Но иногда то, что легче и лучше на первый взгляд, после может выдать худший результат. Лука права: нам нужна подстраховка, а вурдалак – наш единственный козырь на сегодняшний день. Точнее, ночь.
Ворон предпочёл опустить продолжение своих взглядов на перспективу «козыря», удовольствовавшись созерцанием сверху на копошение людей.
Раздев Астрогора по пояс и пристроив на диванчике, который располагался в гостиной, она же служила и одной из спальных комнат, девушки осторожно промыли раны и, продезинфицировав найденные иглы, заштопали на свой лад. Аптечка также порадовала: в ней кроме йода
– Ну, дядя Эд не совсем здоровый, – попытался дать разъяснение изобилию пилюль Эрик, вертя в руках некоторые экземпляры. – У него хронических много болячек. А у тети Нади, его жены, вечное давление. Вот они и держат аптечку битком набитой.
Сеера уже обошла весь первый этаж и теперь тёрлась о ногу союзника, неоднозначно намекая, что неплохо бы приступать к ужину, но Эрик то ли не распознал красноречивого сигнала прислужницы, то ли попросту игнорировал.
– Очень хорошо, что твои знакомые хроники, – с милой улыбочкой произнесла Лукерья, изучив всё содержимое и выудив один блистер. – Антибиотики сейчас кстати.
Она растолкла белую таблетку и смешала её с водой в стакане, а после влила в полуоткрытый рот Револьда, так, словно до этого имела стаж медсестры. Из горла мужчины донесся булькающий звук, но он тут же прекратился.
– Он в глубоком сне, очень хорошо. Пульс вроде ровный. Теперь можно заняться ужином. Я так голодна! – потягиваясь и зевая, выговорила бывшая шпионка, укрывая былого любовника найденным в платяном шкафу стеганым одеялом.
К тому моменту дом уже начал прогреваться, благодаря стараниям парней – Виктор Сухманов, привыкший топить дом дровами, скоро оживил печное нутро, подкормив его старыми газетами, кипа которых хранилась неподалеку, а Эрик с Матфеем натаскали дровяные горбыли в дом со двора.
– Осина. Хорошо, – похвалил Виктор.
Эрик и Матфей оказались худшими знатоками: в их домах отопление было газовым.
Лиандр единственный, кто отважился снова выйти на морозец, сопроводив людей до поленницы и обратно. Рарог, никогда не любивший холод и сквозняки, оно и понятно – куда ящерице до кошки или совы – выбрал самое тёплое местечко: устроился на табуретке с мягким сидением, которое специально поставили ближе к печке. Там ящер блаженно и задремал.
Постепенно запах плесени и промозглой сырости отошёл, чугунная печурка работала на совесть. По словам Эрика, в соседних домах печи были сложены из кирпича, по старинке, но там люди жили круглый год, а в доме, где семья обитала только несколько месяцев в году, да и то в летний период, смысла в таком громоздком устройстве нет.
– А на втором этаже? Там как с отоплением? Всё-таки вторая часть дома из дерева, – уточнила Юна Дивия, пока что никто не поднялся на верхний этаж, хотя наверняка об этом думал каждый.
– Сперва должна протопиться нижняя часть дома, кирпичная, – прояснило доверенное лицо дяди Эда. – А наверху три комнатки, в каждой электрический обогреватель. Ими редко пользуются, только когда лето выдается особенно холодным.
– Ребята, у нас предложение, – вдруг прозвучал позади парней, собравшихся у узкой лестницы, ведущей наверх, голос Лукерьи, бодрее обычного. – Растопите баньку, так охота помыться после бесконечных скитаний черт те где. А мы с Юнкой пока ужин организуем, кофе сварим, у хозяина, оказывается, есть отменный припас кофейных зерен. И кофемолка имеется.
Соблазн попариться в жарко натопленной баньке охватил всех. Уговаривать никого не пришлось, юноши дружно отправились во двор, где стоял небольшой, добротный сруб бани. Обе кошки решили составить им компанию.
– Мы? – удивлённо переспросила Юна.
– А ты против? – невозмутимо отчеканила приятельница и заговорщицки подмигнула. – Я
А Юна будто только того и ждала, уже не сдерживая любопытства, взбежала по крепким деревянным ступенькам на верхний этаж. Саламандр, заслышав шорох её скорый шажков, тут же очнулся от дрёмы и припустил следом за нею – ни дать ни взять охранник. Ещё что-то визгливо тараторил вслед своей подопечной. Умильное зрелище.
А Лука? Лука преобразилась. Плечи, до того гордо вздёрнутые, опустились, точно подбитые крылья, прямая линия спины изогнулась, голова упала – теперь можно не притворяться сильной и невозмутимой, теперь можно побыть собой. Слёзы полезли наружу, сначала тихим капаньем, а затем перешли в бурный поток. Истерика, наконец, взяла своё.
Грусть и страх поднимались на поверхность, слёзная река потихоньку вымывала их.
Вот до боли любимое лицо перед нею, болезненно-бледное, с полураскрытым ртом. Грудь, укрытая одеялом, почти не поднимается, дыхание настолько слабое, что ощутить его можно только, если почти вплотную прижаться ухом к сухим бескровным губам или приложить к ним зеркальце, как в старину.
Что с ней? Лукерья сидела на краешке дивана, старого, но ещё крепкого, правда, коротковатого для Револьда Астрогора, его длинные тощие ноги не умещались и свешивались с подлокотника. Девушка прислушивалась к себе, к той горькой боли, что так долго таилась на дне её воспоминаний. Что, собственно, её так угнетало? Этот человек, лежащий перед ней, беспомощный, чья жизнь трепетала на границе яви и нави, столько зла причинил ей, а она льёт по нему слёзы. Ну не дурость ли чистейшей воды?
Нет, не дурость. В памяти всплыли светлые пузырьки – хорошие воспоминания. Их больше, чем тёмных. Да, несомненно, Револьд использовал её, Луцию Бавервильд, на первых порах направляя её жизнь в то русло, какое угодно было ему. Но он так много дал взамен! За два года, проведённых с ним в постели и в его кабинете, она узнала больше, чем за прожитую жизнь до знакомства с ним. Он приручил её, как маленького дикого зверька, постепенно, лаской и уговорами, а порой и жестокостью, вынужденной, конечно. Живя в приюте, Луке остро недоставало любви, особенно родительской. И, если мать (как она полагала) встретилась ей однажды и единожды, накануне десятилетия, в окрестностях приюта, то об отце оставалось туманное облако. Как бы ей хотелось встретить его, посмотреть в глаза и понять этого человека. Ведь, он просто мог и не знать о её бренном существовании в этом мире.
Да, теперь, когда печаль оказалась на поверхности, Лука чётко и ясно поняла: именно в Астрогоре она распознала отца, подобие его, которого хотела, будучи брошенным ребёнком. Извращённое какое-то вышло единение, но пусть так.
Да, он использовал её, порою даже слишком гадко, но – теперь ей хорошо стало видно издалека прошедшего времени – он ею по-своему дорожил, даже опекал по-свойски. По сути, она оказалась первой официальной фавориткой на долгий срок. До неё у вурдалака водились интрижки, но, как правило, ни о чём. А она стала первой. Пусть её и переиграла Зиновия, но эта штучка со своей тёмной историей. До неё Луке теперь нет дела.
И ещё. Она твёрдо верила в то, что сказал ей Револьд, лёжа у ног в луже собственной крови. Он не желал ей смерти в тот миг, это была импульсивная ошибка. Ошибка, стоившая жизни Маргелу…
Но Лука простила и это. Жизнь состоит из случайностей, ловко подстроенных ею самою. Остаётся всё отпустить. И надеяться, чтобы Астрогор выкарабкался на сторону Яви.
«Верь только себе, Луция Бавервильд, как я себе».
Это всё, что соизволила произнести ей в тот день мать. Теперь сомнений не осталось, это была она. Слоган превратился в жизненный девиз, а вот образ матери стёрся из памяти, оставив после себя тень с рыжим ореолом вокруг головы.