Вихрь переправ
Шрифт:
– Извини, – пискнул голос Матфея.
Таким злющим и ершистым ворона юноша ещё не видел. И когда Гамаюн попёр на него, угрожающе щёлкая клювом и растопырив в стороны крылья так, будто не перья были в конечностях тех, а кинжалы, поблёскивавшие в свете бра чёрной синевой, Матфей невольно отступил и стал суетливо озираться по сторонам в поисках какой-нибудь защиты от разъярённого союзника.
– О нет! – пронзительно верещал Гамаюн. – Дьявол Всезрящий! Ты злосчастье на мою голову! Ты ей всё рассказал! Ты выболтал девчонке
Глаза ворона и без того большие и чёрные округлились ещё сильнее от новой догадки и окрасились непроглядным мраком. Издав немыслимый гортанный клич, птица накинулась на растерявшегося в конец Матфея и со всего маху вонзила крючковатые когти в левое бедро опешившего парня. Какими бы плотными ни были джинсы, спасти от острых и длинных когтей ворона они не могли.
– Прекрати! Отпусти меня! Отпусти! – взвыл от страха перед пернатым демоном Матфей.
Он отчаянно затряс ногой и попытался руками сбить бесноватую птицу, но ворон соскользнув вниз, уцепился на голени и, улучив момент, сильно долбанул клювом Матфея в стопу.
– А-а-а, прекрати! Больно же! – вскрикнул от боли юноша.
Вероятно, удовлетворившись наказанием, Гамаюн выпустил из цепкой хватки потрёпанную штанину и вернулся к горке книг, где всё равно не смог найти покоя и принялся нервно расхаживать по волнистому покрову одеяла. Сняв пострадавшие от вороновых когтей джинсы, Матфей осмотрел ногу: несколько мелких, но глубоких царапин на бедре и голени, а на стопе кровоточила крохотная ранка. Опасаясь ещё одного приступа гнева со стороны прислужника, молодой человек предпочёл занять место подальше от кровати, удовлетворившись креслом за столом.
– Как ты мог? Как ты мог? – причитая, вопрошал Гамаюн. Весь пыл уже сбежал с него, будто то была не горячность, а обыкновенная вода. – Ты же не только себя, ты и меня подвёл. И какой из меня теперь союзник? Какой из меня защитник и советчик? Я же теперь стану посмешищем. Гамаюн Безнадёжный – вот как меня будут звать. Решился за триста лет взять себе в союзники демона, подвязался, хорош ничего не скажешь. Мало того, что балбес, так ещё и всеслух – наказание любому. Но и этого мало. Нужно было всё испортить и нарушить самые элементарные правила безопасности.
– Прости, Гамаюн, – отозвался Матфей; несмотря на учинённую трёпку, он не думал держать обиду, сочтя наказание заслуженным, хоть и чересчур жестоким. Ему было стыдно. – Я даже не знаю, как всё это вышло.
– Зато я знаю, – каркнул Гамаюн. – Это всё твоя юношеская увлечённость этой особой.
– Она мой друг, – попытался оправдаться Матфей, но почувствовал, как кровью наливается кожа щёк, а голос предаёт дрожью. – Старый друг.
– Ага, такой же друг, как Папа Римский – родной отец, – едко подметил ворон.
– Она никому не скажет, я уверен в ней, – пылко заверил его юноша.
– А я вот не уверен. Ни в ней, ни в тебе, – в сердцах буркнул
– И что, ты от меня откажешься? – насторожено спросил Матфей.
– Если бы всё было так просто, – неожиданно тихо и грустно вымолвил ворон, глаза его вновь вернули себе прежнюю прозрачную синеву. – Придётся мучиться с тобой, балбесом, пока кто-то из нас не покинет этот мир. И судя по тому, как развиваются события, этот кто-то – будешь ты.
– Неужели всё так плохо? И нет мне прощения? – Матфей встал из-за стола и, подойдя к кровати, уселся на краешек. Он не боялся ворона. – А я тебе сушёной рыбки припрятал. Думал, вместе поедим, когда заглянешь.
– Ох, и подлиза ты, – каркнул Гамаюн, но взгляд его потеплел. – Если я буду держать обиду, то промучаюсь с тобою долго ли, мало ли, как знать. Какой в этом прок? К тому же урок ты уяснил. Я надеюсь.
– Приложил ты меня основательно, – согласился Матфей. – Но! Всё по делу. А, насчёт Юны не волнуйся, она наш человек, не сдаст и не проболтается. Я ручаюсь за неё.
– Я всё равно уже ничего не могу исправить, – сказал Гамаюн. – Свои мозги не вставишь в чужую голову. Остаётся – надеяться на дьявольскую удачу. Где там у тебя рыбка? Я проголодался жутко.
– Ещё бы не проголодаться! Ты как разъярённый леопард напал на мою ногу, – насмешливо заметил Матфей. – Думал, без ноги меня оставишь.
– Приношу свои извинения, молодой человек, – ничуть не стушевавшись, произнёс Гамаюн, но закрыв притом глаза. – Такое со мной происходит впервые. Признаться, мне неловко за своё поведение. Обещаю, что подобное не повторится.
– Да ничего, я сам виноват, – улыбнулся Матфей. – А ты здорово дерёшься. Повезло мне с союзником.
Через полчаса расправившись с остатками корюшки, ворон удовлетворённо каркнул и прошёлся клювом по внушительной, сухой как бумага горке рыбьей шелухи, дабы убедиться, что под чешуйчатой кучкой мусора не завалялось ни кусочка лакомства.
– Так значит то, что я с детства слышу определённые звуки в доме – это неспроста? – спросил Матфей, дожёвывая рыбий хвост. – А мне никто не верил. Решили, что я всё выдумывал. Списывали на мою необузданную фантазию. Наверное, психом меня считали.
Он приставил замасленный палец к виску и, покрутив им, высунул язык для пущего эффекта. Но тут припомнив кое-что, юноша задумчиво добавил:
– Хотя… раз ты говоришь, что об этом нельзя ни с кем говорить, то они не могли мне попросту объяснить…
– Ерунда всё это, – отмахнулся крылом Гамаюн. – Хорошо, времена другие. Раньше за подобное могли и убить. Что, в принципе, и происходило. – И вдруг зашёлся сухим скрипучим смешком. – А, может, это хорёк со змеем были теми самыми звуками? А ты по наивности до этого не додумался, или по недалёкости.